Пять дней отдыха. Соловьи

Он нажал кнопку, покрутил рычажком стрелку. Тихая джазовая музыка поплыла из пластмассовой коробочки. Ребята, которые сидели за соседним столом и, склонившись над тетрадью, вполголоса читали стихи, обернулись, увидели на столе приемник, приветливо кивнули Лене. Генка рычажком убавил тон, чтобы музыка была слышна только им двоим.

«Май диэ бой», — пела с тоской женщина по-английски.

— Возьмешь с собой в дорогу, — сказал Генка.

Лена смотрела на него и короткими глотками пила кофе.

Они встретились полгода назад. Осенью решили собраться у Наташки, чтоб отметить начало учебного года. Лене не очень-то хотелось идти. Она не любила такие сборища, где слишком много шума, острословия, суеты. Но Наташка чуть ли не силой затащила Лену к себе.

У этой девчонки из-за того, что она занималась гимнастикой и разъезжала, выступая в соревнованиях, был довольно пестрый круг знакомств. Поэтому на вечеринку набились разные спортивные и не спортивные мальчики. Потом, когда Лена расспрашивала Наташку о Генке, та сама не могла толком объяснить, как он попал к ним. Скорее всего его привел один из знакомых Наташке гимнастов, который работал вместе с ним в институте.

Сейчас трудно вспомнить, почему именно Генка вызвался ее проводить. Лене он не понравился: был неуклюж, говорил резко и категорично. Лена удивилась, услышав через два дня его голос по телефону. Генка потребовал, чтоб они немедленно встретились. Она повесила трубку. Но на следующий вечер, возвращаясь из университета, Лена наткнулась на Генку возле своего подъезда.

— Из-за вашей строптивости, — сказал он, — и пренебрежения к телефону я потерял два с половиной часа. А я еще вдобавок заочник. Два часа — великое расточительство.

— Вы могли бы захватить с собой конспектики, — усмехнулась Лена.

— Я их не пишу, — серьезно сказал Генка. — У меня хорошая память. — Он уверенно взял Лену под руку. — Нам нужно поговорить.

Лене показалось это забавным, и она пошла с ним. Неподалеку от ее дома был районный парк культуры и отдыха. Они бродили по его аллеям. Шуршали под ногами листья, пахло осенней плесенью. Лена сама удивлялась, что так просто и свободно говорит с Генкой о всякой всячине.

Потом он стал караулить ее возле университета. И она привыкла к этому. Генка пришел к ним домой, хоть она его и не приглашала, познакомился с матерью и отчимом — Афанасием Семеновичем. Больше всего ее удивило, что отчим, который обычно тяжело сходился с незнакомыми людьми, как-то очень быстро стал называть его Геночкой. Иногда Лена, возвращаясь домой, заставала их обоих на кухне склонившимися над шахматной доской.

Генка вовсе не был нахалом. Она убедилась в этом, когда узнала его поближе. Чем чаще они встречались, тем более робким становился он, смущался и даже краснел совсем как мальчишка. Первый раз они поцеловались в новогоднюю ночь у той же Наташки. Да и то все вышло случайно. Когда пробило двенадцать часов и все чокались, Лена неожиданно сказала:

— Ну, поцелуй меня, что ли.

И он поцеловал осторожно, будто боялся размазать помаду на губах. А потом, когда проводил ее, сказал у самого подъезда:

— Можно, я поцелую тебя еще раз?

Ей это очень понравилось, потому что она терпеть не могла самонадеянных мальчиков, которые при первом же знакомстве тычутся губами в лицо, обдавая запахом табака и винного перегара.

Однажды он сказал ей:

— Хочешь, давай поженимся.

Лена испугалась и удивилась, потому что сказал он это резко, вдруг, ни с того ни с сего, оборвав разговор. От неожиданности она воскликнула:

— Ты с ума сошел!

Он насупился и заговорил совсем о другом. А недавно Наташка сказала ей:

— Ты будешь с Генкой что-нибудь решать?

— А зачем?

— Ну ведь всегда что-нибудь решают: или — или… — ответила Наташка многозначительно.

Что могла решить Лена? Ей нравилось бродить с Генкой, встречаться, болтать, но она не задумывалась о том, что будет впереди.

А в последнее время Генка хоть и ничего не говорил, но становился все настойчивее, когда они оставались вдвоем в ее комнате. Он бледнел, губы его начинали дрожать, а в глазах появлялась тоскливая преданность. Лена стала бояться его такого и старалась не быть с ним наедине, тащила в кино, или шататься по улицам, или вот в эту пирожковую.

Сейчас Генка сидел напротив, Лена видела — все в нем необычно натянуто, он едва сдерживает себя. Поэтому в глазах его то возникает отчаянная решимость, то их затягивает смутная пелена отрешенности. Внутренне робея, Лена старалась держаться свободно, делала вид, что ничего не замечает.

Она глянула на приемник и сказала:

— Эта англичанка поет про какого-то парня, который собирается улететь от нее в космос… Только я не все слова разбираю. А ты?

— Я не вслушивался, — хмуро сказал Генка. — Просто приятная мелодия.

— Да, милая песня.

Генка внезапно накрыл своей широкой ладонью руку Лены.

— Послушай, — сказал он прерывающимся голосом. — Давай поговорим серьезно, — и упрямо сдвинул в линейку брови.

У Лены перехватило дыхание, но тут же она рассердилась на себя и смело вскинула голову:

— Давай. Но почему сегодня?

— Потому, что ты уезжаешь.

— Ну, говори, я слушаю.