Пять дней в Париже

Ему хотелось заплакать вместе с ней, крепко обнять и избавить ее от всей той боли, которую она испытала за последние шесть лет. Но, глядя на нее, Питер чувствовал, что не в состоянии ей помочь.

– Это было ужасно! – прошептала она, не открывая глаз. – Спасибо вам, Питер… за то, что вы мой друг… за то, что вы здесь.

Оливия открыла глаза и посмотрела на него. Взгляды их встретились – и встретились надолго. Ему пришлось преодолеть немалое расстояние, чтобы доехать до нее, и, внезапно оказавшись вдвоем в этой маленькой французской деревушке, скрытые ото всех посторонних глаз, они вдруг поняли, что нужны друг другу – настолько, насколько возможно, насколько у них хватит смелости. Опершись на локоть, Питер разглядывал ее и думал, что никогда ничего подобного ни к кому не испытывал и никогда не знал женщину, хоть немного похожую на нее. И он чувствовал, что не может думать ни о ком и ни о чем, кроме нее.

– Я хочу быть с вами, – тихо повторял он, гладя пальцами ее лицо и губы, – и я имею на это право. Что со мной? Все как будто в первый раз.

Питер ощущал почти физическую боль от ее присутствия, и тем не менее Оливия была своего рода бальзамом, способным заживить его раны. Он не понимал, что с ним происходит, но это было сладостное и неповторимое ощущение.

– Я знаю это, – просто сказала она. Нутром, душой, сердцем – она знала о нем все. – Но я от вас ничего не жду. Вы уже сделали для меня больше, чем кто-либо другой в последние десять лет. Я не могу просить о чем-то еще… и я не хочу, чтобы вы были несчастны, – добавила она, печально глядя на него. В какой-то степени она знала о жизни больше, чем он, – о скорби, потерях, о боли, но главным образом – о предательстве.

Ш-ш-ш!.. – прошептал Питер, прикладывая палец к ее губам. Потом он наклонился, обнял ее и поцеловал. Их здесь никто не мог увидеть, остановить или сфотографировать. Никому не было дела до того, чем они занимаются. Казалось, все те предрассудки и препятствия, которые они привезли с собой, смыла морская волна, накатывавшаяся на песчаный берег. Их дети, их супруги, их воспоминания, их жизни. Все это потеряло значение в тот момент, когда он коснулся ее губ своими со всей страстностью, которая в течение многих лет была заперта в самом дальнем уголке его души. Они долго лежали в объятиях друг друга, и "поцелуи Оливии были столь же горячими, что и его, и видно было, что ее душа еще более истосковалась по нежности. Прошло много времени, прежде чем они вспомнили, где они, и заставили себя оторваться друг от друга. Улыбки осветили их потрясенные лица.

– Я тебя люблю, Оливия, – задыхаясь, произнес Питер. Он первый нашел в себе силы заговорить, тесно-тесно прижав ее к себе и глядя в безоблачное небо. – Тебе это может показаться диким, потому что мы знакомы всего два дня, но у меня такое чувство, что я знаю тебя всю жизнь. Я не имею права говорить тебе об этом… но я тебя люблю.

Когда он повернулся к ней, в его глазах было нечто новое, только что родившееся, и Оливия заулыбалась.

– Я тоже тебя люблю. Один Бог знает, что из всего этого получится, может быть, ничего особенного, но никогда в жизни я не была так счастлива. Наверное, нам надо просто сбежать, послав ко всем чертям и «Викотек», и Энди.

Они оба рассмеялись тому куражу, с которым она произнесла эту фразу. Было здорово осознавать, что в этот драгоценный момент ни один человек не знает, где они находятся. Про Оливию думали, что ее похитили или сделали с ней еще что-нибудь похуже, а он просто исчез вместе с арендованной машиной, бутылкой минеральной воды и яблоком. То, что их никто не мог найти, опьяняло обоих.

И вдруг Питер задумался. Может быть, в этот самый момент сюда направляются сотрудники Интерпола?

– А почему ты думаешь, что твой муж не догадается, где ты?

Если он сразу об этом догадался, то почему это не может быть столь же очевидным для Энди?

– Я никогда не говорила ему об этом. Это была моя тайна.

– Тайна? – Питер был потрясен. Оливия раскрыла ему эту тайну во время их первого же разговора. А своему мужу она никогда ничего подобного не говорила. Он был польщен. Впрочем, и он доверял ей не меньше, чем она ему. Не было ничего, о чем Питер не мог бы ей рассказать. – Мне кажется, что здесь нам ничто не угрожает. По крайней мере в ближайшие несколько часов.

Он все еще хотел покинуть это место к вечеру, но после того как они купили ему плавки и вдоволь наплавались в океане, его решимость стала ослабевать. Это было гораздо более приятно, чем перемещаться от стенки к стенке в бассейне «Ритца». Тогда он совсем ее не знал, а она заставила его поломать голову над смыслом своих действий, когда стремительно уплыла от него. Но здесь Оливия была совсем рядом с ним, и Питеру было трудновато.

Она сказала, что ей всегда было страшно купаться в океане, и именно поэтому она никогда не любила плавать на кораблях, боясь приливов, течений и хищных рыб. Но теперь Оливия чувствовала, что Питер защищает ее.