Пять фараонов двадцатого века

В любом народе существует некое дальнозоркое меньшинство, способное смотреть в будущее, планировать защиту от грядущих опасностей, вырабатывать разумные законы. Ему всегда противостоит близорукое большинство неспособное видеть далеко вперёд, интересующееся только злобой дня, сиюминутными заботами. Между близорукими и дальнозоркими всегда протекает скрытое противоборство, тлеет враждебность, бурлит взаимонепонимание. Дальнозоркие призывают удвоить трудовые усилия или отказаться от каких-то свобод сегодня, чтобы завтра пожать золотые плоды реформ. Близорукое большинство не верит в эти прогнозы, отказывется приносить необходимые жертвы.

Так как страсть ниспровержения готова удовлетворяться победой в далёком умозрительном будущем, ясно, что она будет сильнее гореть в душах дальнозорких. Это они способны устремляться к утопиям, к миражам идеальных форм человеческого общежития, не обременяя себя вопросом, выполнимы эти мечты или нет. Поэтому-то во все века и у всех народов дальнозоркие — главная будирующая сила всякого ниспровергательного движения.

Дальнозоркие ниспровергатели тысячи раз демонстрировали жертвенную готовность идти на муки и смерть ради достижения высоких целей. И благодарные потомки впоследствии награждали многих из них почётом, памятниками, музеями, называли их именами улицы и корабли. Настоящий ниспровергатель готов идти в тюрьму, даже погибнуть. Если что-то и может испугать его, это будет скорее вопрос: «А что ты будешь делать, когда победишь?».

Вопрос этот таит множество скрытых ям, интеллектуальных ловущек, засасывающих логических мальстримов. Дальнозоркий подсознательно предвидит, что придётся признать неизбежность и необходимость иерархической пирамиды власти в государстве. Чтобы постройка не рухнула, большинство населения должно признавать власть и подчиняться её приказам. Значит придётся вглядываться в смутные чаяния, верования и порывы страстей близорукого большинства, которому не скажешь «долой!» — другого ведь нет.

Споры о том, с чем готово смириться большинство, начнут раскалывать единодушие бывших соратников по ниспровержению, разрушать их былую солидарность. Даже у большевиков ушло больше десяти лет с конца гражданской войны на то, чтобы покончить с этими спорами и вновь объединиться — теперь уже под властью всемогущего диктатора.

После эмиграции из СССР судьба не раз сводила меня с русскими эмигрантами первой и второй волн (1920-е и 1940-е). Они с интересом расспрашивали меня об экономической структуре «родины социализма», о настроениях и брожении в народе, читали и печатали мои статьи и книги. Но когда я, в свою очередь, пытался расспрашивать их о том, как им видится будущая Россия, ответы были расплывчатыми, противоречивыми. Один из моих собеседников наконец сказал: «Да что тут рассусоливать! Сейчас главное — скинуть большевиков. А там что-нибудь устроится». Ниспровержение оставалось их главным объединяющим лозунгом, паролем, лучом света в сумрак грядущего.

Революция 1991 года, скинувшая большевиков, принесла россиянам невероятное расширение свобод. Могли ли мы, живя в СССР, мечтать, чтобы настали времена, когда нам будет разрешено беспрепятственно путешествовать по всему свету, заводить свои предприятия, читать и писать любые книги, смотреть любые фильмы, создавать торговые и артистические сообщества, даже формировать политические партии. Но сегодняшние дальнозоркие, даже хорошо помнящие советское прошлое, не устают поносить имеющийся аппарат управления страной и жаловаться на нехватку свобод.

Если спросить «каких же именно свобод вам не хватает?», посыпятся ответы: свободы собраний, демонстраций, печати, критики властьимущих и так далее. Дальнозоркий никогда не признает, что все его претензии можно свести к одному: не хватает свободы ниспровергать. А дальше покатится перечень всех прискорбных событий и явлений в стране, всех проявлений тёмных человеческих пороков, вина за которые будет безотказно сваливаться на Кремлёвских заправил. Совсем, как у Льва Толстого: ему рассказывают, что старик в соседней деревне изнасиловал внучку, он плачет и восклицает «До чего попы довели народ!».

Думается, пришла пора в изучении человеческих страстей выделить «жажду ниспровержения» в отдельную категорию рядом с жаждой доминирования, стяжательством, тщеславием, упрямством, властолюбием. В русской литературе эта страсть отражена не только в героических образах, но и в персонажах почти каррикатурных. Репетилов и его «английский клуб» у Грибоедова, Пётр Верховенский в «Бесах» у Достоевского, «пикейные жилеты» в романе Ильфа и Петрова. Пастернак отчеканил в поэме «Спекторский»: «Он был мятежник. То есть деспот».