Пять историй болезни

На пике болезни, под влиянием видений, «отчасти пугающих, но отчасти также невыразимо великолепных», Шребер уверился в неизбежности великой катастрофы, конца света. Голоса говорили ему, что труды последних 14 000 лет оказались теперь втуне и что земле теперь осталось лишь 212 лет отведенного времени; и в конце своего пребывания в клинике Флехсига он считал, что этот период уже прошел. Сам он являлся «единственным выжившим настоящим человеком», и те немногие человеческие формы, которые он все еще видел – доктор, санитары и другие пациенты, – объяснялись им как «чудно созданные, наскоро сделанные люди». Время от времени проявлялся также противоположный поток чувств: в его руки попадала газета, в которой был отчет о его собственной смерти; он сам существовал во второй, низшей форме, и в этой второй форме он однажды тихо скончался. Но та форма его фантазии, в которой его эго сохранилось, а мир принесен в жертву, оказалась в конечном счете более устойчивой. У него были разные теории по поводу причин катастрофы. Одно время его занимал процесс оледенения из-за исчезновения солнца; в другой момент это было разрушение землетрясением, в котором ему, в его положении «свидетеля духов», предстояло играть ведущую роль, так же как, по его сведениям, другой свидетель сделал при Лиссабонском землетрясении 1755 года. Или еще вариант, Флехсиг оказывался преступником, так как своими колдовскими чарами он сеял среди людей страх и ужас, подрывал религиозные устои и распространил определенные нервные расстройства и аморальность, так что губительные моры опустились на человечество. В любом случае конец света был последствием конфликта, возникшего между ним и Флехсигом, или, согласно этиологии, принятой на второй фазе его бреда, в результате нерасторжимого договора между ним и Богом; а на самом деле неизбежным результатом его болезни. Спустя годы, когда доктор Шребер вернулся в общество людей и не обнаружил в книгах, песнях, различных предметах ежедневного использования, вновь попавших ему в руки, никаких следов, поддерживавших его теорию, что в истории человечества произошел длительный пробел, он признал, что его точка зрения более не могла считаться правдоподобной: «…Я более не могу отрицать, что с внешней точки зрения все осталось как было. К вопросу, не могла ли произойти тем не менее глубокая внутренняя перемена, я вернусь позже». Он не мог заставить себя усомниться в том, что за время его болезни мир пережил конец и что, несмотря ни на что, тот мир, что он теперь видел, был уже другим.

Подобные мировые катастрофы нередки во время возбужденной стадии и у других больных паранойей. Если базироваться на нашей теории либидного катексисa и если следовать подсказке, заключенной во взгляде Шребера на окружающих как на «наскоро сделанных людей», нам будет нетрудно объяснить эти катастрофы. Пациент устранил от людей из своего окружения и от внешнего мира вообще либидный катексис, который до сих пор он направлял на них. Так все стало безразличным и безынтересным для него и стало объясняться путем вторичной рационализации, как нечто «чудно созданное, наскоро сделанное». Конец света является проекцией внутренней катастрофы; его субъективный свет пережил свой конец, когда он устранил из него свою любовь.

После того как Фауст произнес проклятия, которые освобождают его от мира, хор духов поет:

Weh! Weh!
Du hast sie zerstoert,
die schoene Welt,
mit maechtiger Faust!
sie stuerzt, sie zerfaellt!
Ein Halbgott hat sie zerschlagen!
. . . .
Maechtiger
der Erdensoehne,
Praechtiger
baue sie wieder,
in deinem Busen baue sie auf![85]