Пять историй болезни

Он отметил, что все это звучит довольно правдоподобно, но он, естественно не вполне убежден этим. (Никогда целью подобных дискуссий не является убеждение. Они призваны только привнести вытесненный комплекс в сознание, сделать конфликт доступным для сознательной психической активности и облегчить проникновение свежего материала из бессознательного. Чувство убежденности вырабатывается только после того, как пациент сам проработает обозначенный материал, и до тех пор, пока он не почувствует себя полностью убедившимся, материал должен рассматриваться как непроработанный.) Он бы отважился спросить, сказал пациент, как это было, что идея такого типа могла ослабевать, как она могла появляться на мгновения, когда ему было двенадцать лет, и снова, когда ему было двадцать, и затем еще раз, через два года, в хорошее время. Он не может поверить, что его враждебность угасала на периоды времени, в течение которых не было никаких признаков самоупреков. – На это я ответил, что всякий раз, когда некто задает такие вопросы, он уже готов с ответом; он нуждается только в одобрении, чтобы начать говорить. Затем он продолжил, как могло показаться, несколько бессвязно говорить, что они с отцом были лучшие друзья. За исключением некоторых предметов, по поводу которых отцы и дети обычно сторонятся друг друга (что бы это могло означать?), интимность между ними была гораздо значительнее, чем между ним и его лучшим другом. Что касается дамы, в отношении которой он пренебрег своим отцом в своей фантазии, то действительно он ее очень сильно любил, но у него никогда не было к ней сладострастного влечения, такого, которое он постоянно испытывал в детстве. Вообще, в детстве его сладострастные импульсы были намного сильнее, чем в пубертате. Тут я сказал ему, что полагаю: он сейчас нашел ответ на вопрос, который мы искали, и в то же время открыл третью существенную характеристику бессознательного. Источником, из которого его враждебность к отцу получала свою неразрушимость, было что-то в природе сладострастных желаний, и в связи с этим он должен был чувствовать, что его отец так или иначе представляет собой помеху. Конфликт такого типа, добавил я, между сладострастностью и детской любовью абсолютно типичен. Периоды угасания, о которых он говорил, происходили потому, что преждевременный взрыв его сладострастных чувств имел своим следствием значительное уменьшение их силы. И не было так, что до тех пор, пока он снова не оказывался захвачен интенсивным эротическим желанием, его враждебность проявилась бы снова, позволяя ожить старой ситуации. Затем я убедил его согласиться, что я не завлекал его обсуждать вопросы детства или секса, но что они были подняты им по его свободной воле.

Затем он продолжил, спрашивая, не потому ли просто он не принял решения в то время, когда был влюблен в свою даму, что помеха той любви в лице отца не могла сравниться в тот момент с любовью к отцу. Я ответил, что было вряд ли возможно разрушить человека заочно. Такое решение могло возникнуть, если бы желание, против которого он протестовал, появилось бы тогда в первый раз; в то время как фактически оно долгое время подвергалось вытеснению, по отношению к нему он не мог бы организовать свое поведение иначе, чем он это делал, и оно было, следовательно, защищено от разрушения. Это желание (избавиться от отца, как представляющего собой помеху) должно брать начало в то время, когда обстоятельства были другими – может быть, в то время, когда он не любил своего отца больше, чем человека, которого он сладострастно желал, или когда он не был способен принять ясного решения. Это должно было иметь место в его раннем детстве, перед тем как он достиг шести лет и перед тем как его память стала сознательной; и вещи могли с тех пор оставаться для него неизменными. На этом этапе наша дискуссия прервалась ввиду окончания времени сессии.

На следующей сессии, седьмой по счету, он опять вернулся к этому предмету. Он заявил, что не может поверить, даже предположить такое желание, направленное против отца. Он запомнил рассказ Садерманна, продолжил он, который произвел на него глубокое впечатление. В этом рассказе фигурировала женщина, которая, сидя у постели больной сестры, почувствовала желание, чтобы ее сестра умерла, так как тогда она могла бы выйти замуж за ее мужа. Женщина потом совершила самоубийство, полагая, что недостойна жить, будучи виновной в такой подлости. Он может это понять, сказал он, и если бы у него были те мысли, то ничего, кроме смерти, он не заслуживал бы. Я заметил, что нам хорошо известно, что пациенты получают определенное удовлетворение от своих страданий, так что на самом деле они в некоторой степени сопротивляются собственному выздоровлению. Он никогда не должен упускать того обстоятельства, что такое лечение, как это, сопровождается постоянным сопротивлением. Мне следовало повторно напомнить это ему.