Пять костров ромбом

Свиркин не успел рассказать об этом направлении. Ere прервал ввалившийся в кабинет Роман.

— Ты отчет по командировке думаешь писать? — пробасил он, потом повернулся ко мне: — Привет, Николай. Ты уже в курсе?

— Да… Только Петя не сказал, где Ершов.

Роман хмыкнул:

— Мы вместе прилетели. Я ему не завидую. Хабаров всю дорогу его пилил, а теперь к себе в мастерскую поволок. Дальше будет воспитывать.

17 апреля. Свиркин, Вязьмикин

Роман, чуточку небрежно помахивая желтым командировочным портфелем, вышагивал вниз по Красному проспекту. Петр старался подстроиться под размеренный темп его шагов, но это никак не получалось. Он то забегал вперед, то отставал.

У гастронома “под часами” Свиркин дернул коллегу за рукав:

— Давай заскочим, газводы попьем. Что-то сегодня жарковато.

Вязьмикин осуждающе посмотрел:

— У нас автобус через час восемь минут.

— Так до автовокзала два шага!

— Возьмем билеты, потом будем газводу пить, — менторским тоном проговорил Роман, но тут же оживился: — Смотри, персональная выставка Хабарова!

Петр замер перед большим щитом, на котором крупными синими буквами была выведена фамилия их знакомого. Он взглянул на часы и предложил:

— Давай забежим! Сегодня же открытие!

— А в Ордынку кто поедет?

Роман двинулся дальше, но Свиркин цепко поймал его за локоть:

— Только глянем, а?

Вздохнув, Вязьмикин согласился.

В вестибюле выставочного зала он почувствовал себя неловко и украдкой спрятал за спину потертый портфель. Кругом все друг друга знали, раскланивались, интересовались здоровьем, спрашивали о детях, о внуках. Кто-то говорил собеседнику, что получил огромное удовольствие от знакомства с его новыми работами, а тот в свою очередь уверял: “Ну что вы?.. Это уж слишком. Работы слабенькие, а вот ваши индустриальные пейзажи Алтая!..”

Петр непринужденно и с явным любопытством вертел головой, разглядывая вытянутые на локтях пуловеры, строгие костюмы, вечерние туалеты женщин, перекинутые через плечи спортивные сумки, цветы.

— Петр Ефимович! Какой вы молодец, что пришли! — вынырнул из толпы виновник торжества. — Роман Денисович!

Свиркин обрадованно кинулся навстречу. Роман аккуратно пожал руку художника.

— Зашли вот, — словно оправдываясь, сказал он.

— И хорошо сделали! — жизнерадостно хлопнул его по плечу подошедший Челебадзе. — Здравствуй, дорогои! Увидев Вахтанга, Роман разулыбался и почувствовал себя своим среди этого множества малознакомых ему людей.

— Опять Сашку ищешь? — хитро усмехнулся Вахтанг. — Вон он, в углу стоит.

Оперуполномоченные проследили за его рукой.

На лестничной площадке, освещенной разноцветными, пятнами пробивающихся сквозь витраж солнечных лучей, стояли Чечевицкий, Ершов и Скубневская. Она не отрывала глаз от лица Александра, а он, слушая Чечевицкого, бережно держал в ладонях ее руку.

Чечевицкий, ощутив на себе взгляды, плавно обернулся. Его полные губы растянулись в мягкой улыбке. Ершов приветственно закивал и, взяв Скубневскую под руку, спустился по лестнице.

После недолгого разговора Чечевицкий негромко поинтересовался у Петра:

— А что стало с тем горе-меценатом?

— С Белянчиковым? Вчера осудили. Восемь лет дали, с конфискацией имущества.

— Многовато, — сочувственно протянул Хабаров.

— Нормально. У него же взятки, спекуляция, кража, — Петр на мгновение задумался и повторил: — Нормально.

Скубневская осторожно спросила:

— Петр Ефимович, а как суд решил с картинами, которые были в коллекции Белянчикова?

— Переданы в картинную галерею, — с оттенком гордости ответил Свиркин, повернулся к Ершову и добавил: — В том числе сделанный вами портрет.

Челебадзе задорно расхохотался:

— На выставках будет значиться, как “Портрет взяточника”!

Ершов смущенно улыбнулся.

Раздался зычный руководящий голос: “Товарищи, прошу пройти в зал!” Хабаров засуетился, заспешил к распахнутым дверям. Все потянулись следом. Петр хотел было ринуться туда же, но Роман остановил его:

— На автобус опоздаем.

— А как же выставка? — расстроился Свиркин.

— Вернемся из командировки, посмотрим…

1984 г.