Пять лепестков на счастье

– Я хотела вам сказать, – немного сбивчиво начала Любовь Николаевна, – я хотела вам сказать спасибо за все то, что с нами случилось. Это было неправильным, но таким счастливым и настоящим, что… Наверное, все же чуточку правильным. Каждый из нас должен был вернуться в свою жизнь, это неизбежно. Я несвободна, у меня долг перед мужем и семьей… Тогда… – Она крепко сцепила руки в перчатках и продолжала говорить, на этот раз торопливо, боясь, что он ее прервет и она не скажет всего, о чем хотела. – Тогда я постоянно думала о жизни, о счастье, мучилась, все пыталась понять, в чем оно заключается. А у каждого оно свое. Один счастлив, ворочая миллионами, другой – найдя копейку на водку, третий – пошив новый костюм. Нельзя ко всем подходить с одним общим счастьем, понимаете? Счастье одного совсем не подходит для счастья другого. Мое – в деле, которым я занимаюсь. Мне кажется, я нашла свое дело, оно меня увлекло и заставило жить, вот так, чтобы дышать. Мне теперь трудно очень, но интересно. Вот тогда, когда вы приезжали в Воздвиженск и рассказывали про свои уроки, я думала: передо мной стоит счастливый человек, он нашел свое дело, свое место в жизни. И я вам завидовала. А теперь… теперь, кажется, такое дело появилось и у меня.

– Понимаю, – медленно проговорил Надеждин. – Я рад.

– А еще бывает счастье такое, которое длится лишь миг, но очень яркий, когда дышать невозможно. Оно слепящее, как если посмотреть на солнце. И от этого счастья остается потом только память. Но память, которая на всю жизнь. Вот. Такое счастье подарили мне вы.

Любовь Николаевна закончила свою речь, и теперь оба молчали. Она кончиком узкого ботинка старалась поддеть кленовый лист, Надеждин следил за ее попытками. Сентябрьское солнце еще припекало.

– Мы ведь с вами больше никогда не увидимся, – медленно проговорил он, одновременно осознавая истинность этих слов.

– Я знаю. Потому и решилась сказать все.

Она оставила лист в покое, подняла глаза и протянула ладонь:

– Я вас не забуду.

Он в последний раз поцеловал ее руку. Она в последний раз пожала его пальцы. Это была очень долгая минута, вмещающая в себя тысячи других минут, часов, месяцев и даже лет.

Каждый пытался запомнить друг друга навсегда, каждую черточку и вот это прикосновение.

– Мне пора, Андрей Никитич. Прощайте.

– Прощайте, Любовь Николаевна.

Ее тонкий силуэт еще долго был виден на дорожке аллеи.

3

Всю ночь Любовь Николаевна промучилась без сна, вспоминая встречу и свои слова, которые теперь, в темноте, казались глупыми.

«Зачем я все это ему наговорила? Опять про счастье… – думала она, ворочаясь. – Болтала без умолка. Это от волнения. Он про детей начал говорить и не знал, не знал ведь, что та девочка, которую видел, – его дочь».

Она мучилась и от сказанных слов, и от того, что не сказала ему про Машу, и наконец решила, что напишет письмо и, может быть, даже вложит в послание фотографию дочери.

Утром Любовь Николаевна открыла шкатулку, в которой хранилась брошь. Это был единственный раз в жизни, когда она ее надела. Надела для того, чтобы сделать фотографию. К своему походу Любовь Николаевна готовилась тщательно: белая блузка с кружевами, новая юбка, красиво уложенные волосы. Девочек нарядила. Снимок с одной Машей будет выглядеть слишком подозрительно.

В итоге был сделан портрет Любови Николаевны с детьми. Фотографическая карточка получилась на редкость удачной.

А вот сама идея с отправкой письма и портрета – очень глупой. Зачем? Для чего? Что она подумала бы на месте другого человека, получив такое послание? Оскорбилась бы. Что же подумает он? Никуда не годные мысли приходят по ночам и мучают.

Любовь Николаевна сидела в своей комнате, рассматривала фотографию и старалась успокоиться.

Все вернулось, и теперь только время способно заставить опомниться, она это точно знала. Только время направит жизнь на прежний путь, оставив в сердце память, ту самую, о которой она рассказывала Надеждину.

Любовь Николаевна макнула перо в чернильницу и, перевернув карточку, написала на обороте: «Не стоит ворошить прошлое, его надо хранить». Именно так.

Потом она посмотрела на открытку и подумала, что еще пара таких записей – и получится целый дневник. Дневник ее жизни.

Любовь Николаевна убрала свое прошлое вместе с брошью, открыткой и фотографией в шкатулку, надежно заперев его на ключ.

– Только время… – тихо бормотала она, разговаривая сама с собой. – Надо постараться как-то пережить первую пору, а потом ничего, уляжется. Будет полегче… обязательно…

А следующей весной Любовь Николаевна посадила свои первые кусты сирени.

Понедельник. Продолжение

Саша шла домой. Бесконечный, изматывающий день подошел к концу. Ощущение – что к концу подошла жизнь.

Сейчас еще несколько шагов, потом подъезд, лестница, дверь – и можно будет уединиться и вволю наплакаться.

Там наверняка неприбранная кровать. Это все, что осталось от Димы.