Пять ложек эликсира

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Благодарю еще раз. Именно поэтому я и решил потолковать с вами без свидетелей. Чтобы не маячили рядом совсем уж омерзительные рожи. Не стану притворяться: я холодный, равнодушный и жестокий человек. Иначе и быть не может. Мне пять сотен лет! За такое время волей-неволей освобождаешься от самых разнообразных химер: любовь, дружба, честь. Мы все такие. Но в отличие от моих коллег по бессмертию я имею идею. Для меня существует в этом мире нечто такое, что нельзя ни сожрать, ни засунуть под зад, чтобы стало еще мягче. За свою жизнь я сделал сто семь открытий и изобретений! Я выделил фосфор на пятьдесят лет раньше Брандта, я открыл хроматографию на двадцать лет раньше цвета, я разработал периодическую систему примерно в те же годы, что и Дмитрий Иванович… По понятным причинам я вынужден сохранять все это в тайне, иначе мое имя гремело бы в истории — гремело бы слишком, и это опасно. Всю жизнь я занимался тем, что нынче назвали бы синтезированием эликсира. Я хочу, чтобы его было вдосталь. Нет-нет, не из гуманных соображений! Меня не интересуют судьбы человечества. У меня свои резоны. Простейший из них: мне надо сидеть в подполье и шарахаться от каждого жандарма. Мне надоело опережать время в своих открытиях. Мне надоело быть номером ноль! Я хочу быть номером один. Но мне не на кого опереться. Есть только четыре человека в мире, которым я мог бы довериться. Но они абсолютно бесполезны для меня. А мне нужен помощник! Мне нужен интеллигентный собеседник, способный ценить красоту мысли, а не только красоту бабы или пирожка с капустой. Таким помощником можете стать вы. По сути, Курдюков оказал мне услугу: он поставил вас передо мной. Я же вижу — вы человек идеи. Так подумайте: попадется ли вам идея, еще более достойная, чем моя!

ФЕЛИКС: Я ничего не понимаю в химии.

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: В химии понимаю я! Мне не нужен человек, который понимает в химии. Мне нужен человек, который понимает в идеях! Я устал быть один! Мне нужен собеседник, мне нужен оппонент. Соглашайтесь, Феликс Александрович! До сих пор бессмертных творил фатум. С вашей помощью их начну творить я. Соглашайтесь!

ФЕЛИКС (задумчиво): Н-да-а-а…

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Вас смущает плата? Это пустяки. Нигде не сказано, что вы обязаны убирать его собственными руками. Я помогу вам. Я обойдусь даже совсем без вас.

ФЕЛИКС: И всунете меня в сапоги убитого?

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Вздор, вздор, Феликс Александрович! Детский лепет, а вы же взрослый человек… Константин Курдюков прожил семьсот лет! И все это время он только и делал, что жрал, пил, грабил, портил малолетних и убивал. Он прожил шестьсот пятьдесят лишних лет! А вы разводите антимонии вокруг его сапог! Кстати, и не его это сапоги — он сам влез в них, когда они были еще теплые… Послушайте, я был о вас лучшего мнения! Вам предлагают грандиознейшую цель, а вы думаете о чем?

ФЕЛИКС: Ни вы, ни я не имеем права решать, кому жить, а кому умереть.

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Ах, как с вами трудно! Гораздо труднее, чем я ожидал! Чего вы добиваетесь тогда? Ведь пойдете под нож!

ФЕЛИКС: Да не пойду я под нож!

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Пойдете под нож, как баран! А это ничтожество, эта тварь дрожащая, коей шестьсот лет как пора уже сгнить дотла, еще лет шестьсот будет порхать без малейшей пользы для чего бы то ни было! А я-то вообразил, что у вас действительно есть принципы. Ведь вы же писатель! Вам же представляется возможность, какой не было ни у кого! Переварить в душе своей многовековой личный опыт, одарить человечество многовековой мудростью… Вы подумайте, сколько книг у вас впереди, Феликс Александрович! И каких книг — невиданных, небывалых! Да… а я-то думал, что вы действительно готовы сделать что-то для человечества… Эх вы, мотыльки, эфемеры!

Иван Давыдович поднимается и выходит, и сейчас же в спальне объявляется Клетчатый.

КЛЕТЧАТЫЙ: Прошу прощения… Телефончик…

Он быстро и ловко отключает телефонный аппарат и несет к двери.

Оставшись один, Феликс бормочет:

— Ничего… Тут главное — нервы. Ни черта они мне не сделают…

У двери в спальню Курдюков уламывает Клетчатого.

КУРДЮКОВ: Убежит, я вам говорю! Обязательно удерет! Вы же его не знаете!

КЛЕТЧАТЫЙ: Куда удерет? Седьмой этаж, сударь…

КУРДЮКОВ: Придумает что-нибудь! Дайте я сам посмотрю.

КЛЕТЧАТЫЙ: Нечего вам там смотреть, все уже осмотрено…

КУРДЮКОВ (страстно, показывая растопыренные ладони): Чем? Чем я его шлепну? А если даже и шлепну — что здесь плохого?

КЛЕТЧАТЫЙ: Плохого здесь, может быть, ничего и нет, но с другой стороны, приказ есть приказ… (Он быстро и профессионально обшаривает Курдюкова). Ладно уж, идите, господин Басаврюк…

Курдюков на цыпочках входит в спальню и плотно закрывает за собой дверь.

Феликс встречает его угрюмым взглядом, но Курдюкова это нисколько не смущает. Он подскакивает к тахте и наклоняется к самому уху Феликса.

КУРДЮКОВ: Значит делаем так. Я беру на себя ротмистра. От тебя требуется только одно: держи магистра за руки, да покрепче. Остальное — мое дело.

Феликс отодвигает его растопыренной ладонью.