Мой визави исповедует особый стиль игры. Он, как и всякий контуженный, мнит себя экстрасенсом. Убеждает чёрного короля принять православие, пытается предугадать действия взбалмошной королевы, принимает отставки, вызывает духов геройски погибших шахматистов. Когда же шестому чувству каким-то нелепым образом удаётся разъяснить своему блаженному обладателю, что в шахматы, дурак, надо играть мозгами, этот полководец устраивает «Сталинград», меняет всех на всех независимо от чина и привязанностей. А когда сигаретный дым над полями сражений рассеивается и взору предстаёт шахматная пустыня с двумя нищими королями, мой грозный соперник с интонацией, не терпящей отказа, предлагает мне сдаться. Понимая, что дело идёт к рукопашной, я предлагаю отложить партию, а позицию записать или сфотографировать. После продолжительных переговоров и ещё одного литра водки приходим к соглашению: и записать, и сфотографировать.
В моём же понимании шахматы – это бесконечные заговоры, интриги, предательства и, разумеется, удовлетворение разбухшего эго. Я с видом фельдмаршала провожу топографическую рекогносцировку. С наслаждением раскрываю свои коварные замыслы о детском мате, постепенно перерастающем в подростковый. Угрожаю неприятелю вилкой, меняю офицеров местами и, сложив ладони рупором, завожу пластинку с немецким акцентом:
– Ахтунг, ахтунг, руссиш золдатн, сдавайтесь, вас ждёт тёплая постель, трёхразовое питание и всякая другая прохладительная хрень.
После последней фразы в стане соперника начинаются волнения, и я продолжаю:
– Горячительные напитки, селёдка, капуста, а также денежное пособие в размере…
Макар заинтересованно напрягается, и я режу его покалеченный слух, чванливо выговаривая:
– Сдавайся! Свободному миру требуются новые рабы.
Сдаваться Макар не умеет. Праведный гнев вмиг разгоняет по его венам алкоголь, мозг закипает. Дело сделано. Игра развивается по написанному сценарию.
Погрузившись в западно-ненавистнический экстаз, он будет зевать одну фигуру за другой, не обойдёт ни одной ловушки и вляпается мимоходом в необязательный мат. Мне остаётся лишь вовремя подливать горячительного да вбрасывать свежую порцию русофобских идеологем. Правда, всё это больше похоже на кривляние, но он клюёт.
Макар исполнял мои желания, я – значительно реже – его.
Но у Госпожи Судьбы свои планы и чувство юмора, так что собственную игру она тоже начала с нами в пятницу.
Макар тогда пришел в приподнятом настроении из налоговой. Мой верный собутыльник сумел втереть налоговикам, что его жена не могла загрязнять окружающую среду, потому как в указанный период находилась в другой стране. Пошёл с козырей, метнул счета за гостиницу вместе с посадочными талонами.
У Макара пунктик: он хранит все чеки, рецепты исчезнувших ухогорлоносов, инструкции давно выброшенных пылесосов и всякую другую бумажную нечисть. Воспоминания Макара вызываются к жизни не с помощью семейных альбомов или попыток жены распилить его мозг и вытащить оттуда дату её рождения, а прошитыми каталогами всё помнящих документов.
– Вот, здесь мы с Оксанкой на море отдыхали, – и с ностальгической улыбкой тычет в чек какой-то многозвёздной гостиницы, – 672 руб. А после этого, – вытаскивает выцветший рецепт, – у меня был жуткий понос, только этим и остановил, чуть не сдох.
В общем, настроение у Макара было пятничным. Водку разлили по стаканам равнообъёмными бульками. Залп. Минутная пауза позволяет алкоголю беспрепятственно проникнуть в хранилище недельных воспоминаний и загрузить в буфер обмена наиболее аномальные события. Макар свой рассказ всегда начинал с захватывающего трейлера:
– Слышь, со мной такая херня приключилась.
Искушённый собутыльник всегда помнит: если не разлить вовремя по второй, то светское мероприятие рискует превратиться в бесконечные крестовые походы за святой водой, кулачные бои и разговение после суточного поста в местном бич-приёмнике. Выпили. Румянец проступил на посеревшем лице несостоявшегося крестоносца. Он зажёг сигарету, глубоко затянулся и с наслаждением выпустил очищенный от никотина дым:
– Ну, а у тебя как дела? – удовлетворённо спросил Макар.
Трейлер так и остался самостоятельным культурным произведением.
– Переписываешь всемирную историю? – продолжил он.
– Нет. Этим имиджмейкеры занимаются.
– Автобиографию Деточкина?
– Для этого надо хотя бы ПДД знать.
– Делов-то. Бери, Сашка, меня в консультанты. А то так и будешь тормозить, писатель хренов.
– Да не писатель я, сколько тебе можно говорить. Редактор. Не поэт, не блогер…
– А, это породу я знаю, сам пишет, сам публикует, сам себе комменты строчит.
– Ага, оптимизация времени, бумаги и мысли. Скоро на языке смайликов разговаривать будем.
Макар вопросительно приподнял бровь.
– Это такой круглый Спанч Боб, только немой, – снизошёл я до объяснений.
– Эта херь эмотикон называется, – возразил Макар. – Такая пиктограмма, изображающая эмоции.