Пять Ночей

Разбирающихся в алкоголе оказалось гораздо больше, чем разбирающихся в искусстве, и в ущерб собственному здоровью дегустаторы, сортируя сивушные масла, опорожняли стаканы с пролетарской всеядностью. Народ пьянел, обтекаемые дефиниции сменялись более выразительными пассажами. Мне тоже захотелось кому-нибудь врезать.

– Надо выходить из запоя, – нерешительно предложил я Макару.

– Из запоя? Пьём всего третий день, – удивился он, икая на каждом слове, – я на прошлой неделе Петровича встретил. Тот действительно в запой уходил.

– И на сколько?

– На полтора года!

Мне поплохело:

– Такие высоты мне не по карману.

– Копи деньги, – промычал Макар. – Накопишь – вместе пойдём, – и в блаженном речитативе продолжил: – «я пойду… и долиною смертной… тени, не убоюсь… зла… потому что Ты со мной».

– Это ты про кого?

– Пень ты. Тебя я с большой буквы не произношу.

– С каких пор ты Библию читать начал?

– Да… – пожал плечами Макар, – ребята стали приходить.

Труба, надо вытаскивать друга из ветхозаветного состояния. В бутылках пусто, но под столом нашлась припрятанная неизвестным добродетелем чекушка «Финляндии». Махнули из горла. Обхватив Макара за плечи, потащил к выходу. Лифт понимающе распахнул двери, мы зашли, я нажал кнопку первого этажа и…

В следующий миг под воздействием невесомости стремительно падающего лифта мочевой пузырь, выдавливая лишнюю жидкость, сжался до размеров простаты, дыхание перехватило, а дезориентированный гематоэнцефалический барьер16 отказался пропускать команды головного мозга. Воспалённый разум принялся судорожно склеивать обрывки душеспасительных псалмов, порванных экономной памятью.

Сработало. Сознание стало брать под контроль воспарившее тело, и мне кое-как удалось схватиться за поручень и подтянуть ноги к полу. Побледневший Макар жилистыми кистями задушил перила. Падение в бездну продолжалось, растягивая время в бесконечный туннель. Картинки из далёкого детства, отрочества, старости поплыли перед глазами. Раскаяние во всех смертных грехах рвало душу.

– Блин! – стукнул себя по лбу Макар. – Ключ от лифта забыл.

Обмякшие от невесомости ноги не выдержали внезапно отяжелевшего тела. Мы рухнули на́ пол и катались по нему, пока забивший на ключ лифт не выплюнул нас на первом этаже.

У подъезда нас уже ждала спустившаяся по лестнице группа единомышленников. Лифтовым трипом делиться не стали, забились в распухшее такси и отправились по кабакам. Что произошло дальше, моя память предпочла не сохранять, оставив лишь тени похожих друг на друга событий. Ехали, пили, ржали. Снова ехали, снова пили…

***

Очнулся на помойке. Насквозь мокрый от пота и чего-то еще. Тело ломит – надо врачам пожаловаться.

Сел, опершись на мусорный бак. Только решил передохнуть, возле ног – драка. Крыса с вороной сошлись не на жизнь, а на смерть. Какой кусок сраного сыра они не поделили? Меня, что ли? За меня ещё никто не дрался! Пошарил по карманам – сигарет нет, но во рту такое ощущение, будто сожрал килограмм махорки. Поднял затоптанный бычок, придал ему трёхмерную форму, закурил, закашлялся. Крепкие! Затянулся ещё раз. Что ж, похоже, жизнь налаживается. Ещё б попить найти для полного счастья. А нет, и хрен с ним, можно тогда просто понаблюдать за этой эпичной битвой зла со злом. За кого болеть только? Этот, в чёрном, явно по мою душу прилетел. Да и тот, с крысиной рожей, никакого доверия не вызывает.

Вместе с волной концентрированного никотина нахлынули обида и злость. На америкосов, Путина, малолетнюю оппозицию, Украину. Такое ощущение, что в голове телевизор включился.

Я с размаху швырнул жестяную банку в сторону драчунов. Они даже не заметили. Чёрт с вами! Пора возвращаться домой. Завтра понедельник, тяжёлый день.

Утро понедельника

6.58 a. m. Яркая живая акварель утра смывает краски пробудившихся в обаянии ночи чувств. Раскрашенная жирными противоречивыми мазками картина сумерек без какого-либо сюжета и обязательств, где властвуют инстинкты, наслаждения и хаос, сменяется добродетельными пейзажами. Ночь кончилась, и её эйфория уступает место утренней пустоте.

Организм тревожно закряхтел, заполз под подушку, втащил под неё тапочки и заткнул ими уши. Переполненный мочевой пузырь начал подавать нестерпимые сигналы бедственного положения. Заткнув одеялом чуть наметившуюся течь, я приготовился принять новый удар утренней стихии. Доверившись инстинкту самосохранения, тело приняло позу «по-собачьи», руки обхватили голову, и в тот же момент взревела пожарная сирена будильника. Тело вздрогнуло от неожиданности, течь всё-таки пошла.

Похмельные истины о пользе здорового образа жизни постигаются вместе с нравоучительной головной болью и воспитательным тремором. Палач требует раскаяния. Каждый раз одно и то же! Истово клянусь, что больше никогда! ни при каких обстоятельствах! ни за что на свете! ГОРЕТЬ МНЕ В АДУ! Мучитель смущённо замешкался, ослабил хватку, и я, боясь расцепить колени, бросился к спасительному унитазу.