Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара

Для реализации реформ не хватило политической воли. Сам доклад комиссии засекретили, а зампреду Совмина СССР, академику, видному теплофизику Владимиру Кириллину он стоил правительственной карьеры. Хотя считается, что Кириллин сам подал заявление об уходе с поста вице-премьера – уникальный в советской практике случай. В результате все ограничилось постановлением, которое по большому счету уже ничего не могло изменить в самой плановой и математически обсчитанной экономике в мире.

Советская экономика выглядела как персонаж большого театра абсурда: из «Плана статистических работ ЦСУ СССР на 1981 год» (и это лишь один пример): «11 раздел. План работы по отделу статистической информации… п. 4. Подготовка сообщений о досрочном выполнении плана. Срок предоставления – декабрь».

Владимир Мау по поводу приступов реформаторства 1979 и 1983–1984 годов писал: «В любом случае ни одна из проводившихся или обсуждавшихся реформ не предполагала изменения формы собственности. Это, кстати, был удивительный ментальный феномен, характерный для сознания наших экономистов (я помню это по себе). Тогда казалось, что либерализация экономических отношений без затрагивания вопроса собственности может дать существенный эффект. Сейчас это понять совершенно невозможно».

Наверное, такая позиция экономистов, даже самых радикально мыслящих, была в то время интуитивно связана с тем, что именно изменения отношений собственности стали бы приговором советской власти. И потому все усилия молодых интеллектуалов были направлены на то, чтобы придумать способы «совершенствования хозяйственного механизма». Они хотели не уничтожения всего советского, а экономических реформ внутри системы. Тогда еще сохранялись иллюзии, что экономические реформы и советская власть, изменения в экономическом каркасе СССР и империя совместимы.

Дальнейшие поиски способов оценки системы и методов ее улучшения естественным образом привели ленинградцев Чубайса, Ярмагаева и Глазкова к созданию маленького кружка экономистов. Коллеги написали совместную статью, которая уже в 1982 году была издана в бледно-сером межвузовском сборнике научных трудов. Он назывался зубодробительно скучно, как все подобного рода брошюры (в научном фольклоре их прозвали «братской могилой»): «Совершенствование управления научно-техническим прогрессом в производстве». В статье Ярмагаева, Глазкова и Чубайса утверждалось, что «необходимым условием действительного улучшения работы предприятий в условиях НТП и, в частности, увеличения объемов выпуска до уровня реальных возможностей является повышение гибкости и снижение степени директивности централизованного планирования». Основным критерием «оценки конечного результата деятельности предприятия», по мнению авторов, мог служить «лишь один показатель» – прибыль. «Другим важным элементом хозяйственного механизма… выступает система ценообразования, совершенствование которой должно осуществляться в направлении повышения гибкости и обоснованности цен».

Ничего оригинального в статье не содержалось, если не учитывать того, что в Питере цензура была гораздо более суровой, чем в Москве. А тезисы, которые казались естественными в 1960-х годах, за 1970-е были или забыты, или превратились в крамольные, потому что это было время подавления в экономической науке «товарников», пытавшихся реабилитировать закон стоимости при социализме.

Масштаб свободы высказывания в первые годы после начала косыгинской реформы далеко превосходил скромные возможности подцензурных экономистов 1970–1980-х. Александр Бирман, сторонник хозрасчета и новых методов стимулирования предприятий, популяризовывал логику косыгинской реформы в «Новом мире» Александра Твардовского. Тогда еще можно было писать, как это делал Бирман, о том, что «проверка действительной потребности каждого изделия» возможна лишь «путем его реализации, т. е. превращения товара в деньги». Или задаваться вопросом: «Может быть, взаимоотношения между планом и рынком подобны отношениям между конструктором и технологом: первый решает, что делать, а второй – как». Или предполагать, что в «2000 г. ни один вид средств производства не будет непосредственно распределяться центральными плановыми органами». А ведь Бирман как в воду глядел… Но поди издай в Ленинграде начала 1980-х то, что «Новый мир» печатал в 1965–1967 годах.

Удивительным образом статья участников тайного кружка питерских экономистов увидела свет на совершенно легальной основе, пройдя все традиционные стадии проверок содержания на идеологическую вшивость. А поскольку коллегам трудно было встречаться в ситуации, когда все жили в ужасных условиях питерских коммунальных квартир, ассистент кафедры ЛИЭИ Чубайс начал добиваться возможности проведения официальных семинаров.