Пять поросят (= Убийство в ретроспективе)

- Ей есть от чего плакать, - сухо отозвался он. - У нее обезображено лицо. Глубокий шрам с одной стороны. Она... Да что говорить? Вы сами обо всем узнаете.

Пуаро встал.

- Благодарю вас, - сказал он. - Вы были крайне любезны. Если миссис Крейл не убила своего мужа...

- Убила, старина, убила, - оборвал его Деплич. - Поверьте мне на слово.

Не обращая на него внимания, Пуаро продолжал:

- ...тогда вполне логично предположить, что это сделал кто-то из этих пятерых.

- Пожалуй, - с сомнением произнес Деплич, - только не пойму зачем. Не было причин! По правде говоря, я убежден, что никто из них этого не делал. Выбросьте эту мысль из головы, старина!

Но Эркюль Пуаро только улыбнулся и покачал головой.

Глава II

ОБВИНИТЕЛЬ

- Безусловно, виновна, - коротко ответил мистер Фогг.

Эркюль Пуаро задумчиво разглядывал худую, чисто выбритую физиономию Фогга.

Квентин Фогг был совсем не похож на Монтегю Деплича. В Депличе были сила и магнетизм, держался он властно и вселял в собеседника страх. А в суде производил впечатление быстрой и эффектной сменой тона. Красивый, любезный, обаятельный - и вдруг чуть ли не сказочное превращение - губы растянуты, зубы оскалены в ухмылке - он жаждет крови.

Квентин Фогг, худой, бледный, до удивления лишенный тех качеств, какие составляют понятие "личность", вопросы свои обычно задавал тихим, ровным голосом, но настойчиво и твердо. Если Деплича можно было сравнить с рапирой, то Фогга - со сверлом. От него веяло скукой. Он так и не сумел добиться славы, но зато считался первоклассным юристом. И дела, которые вел, обычно выигрывал.

Эркюль Пуаро задумчиво разглядывал его.

- Значит, вот какое впечатление произвело на вас это дело?

Фогг кивнул.

- Если бы вы видели ее, когда она давала показания! Старый Хампи Рудольф, а он был прокурором на этом процессе, превратил ее в котлету. В котлету!

Он помолчал и вдруг неожиданно добавил:

- Но в целом процесс шел чересчур уж гладко.

- Не уверен, что правильно вас понимаю, - сказал Эркюль Пуаро.

Фогг свел свои тонко очерченные брови. Провел рукой по чисто выбритой верхней губе.

- Как бы это вам объяснить? - сказал он. - Тут сугубо английская точка зрения. Пожалуй, скорей всего подобную ситуацию можно сравнить с поговоркой: "Стрелять по сидящей птице". Понятно?

- Это и впрямь сугубо английская точка зрения, и тем не менее я вас понял. В уголовном суде, как на игровом поле Итона или на охоте, англичанин предпочитает не лишить своего противника или жертву надежды на успех.

- Именно. Так вот, в данном случае у обвиняемой не было никакой надежды. Хампи Рудольф играл с ней, как кошка с мышью. Началось все с допроса ее Депличем. Она сидела послушная, как ребенок среди взрослых, и давала на вопросы Деплича ответы, которые выучила наизусть. Спокойно, четко формулируя мысли - и совершенно неубедительно! Ее научили, что отвечать, она и отвечала. Деплич ничуть не был виноват. Старый фигляр сыграл свою роль отлично - но в сцене, где требуются два актера, один не в силах отдуваться и за другого. Она не желала ему подыгрывать. И это произвело на присяжных отвратительное впечатление. А затем встал старый Хампи. Надеюсь, вы его встречали? Его смерть - огромная для нас потеря. Закинув полу своей мантии через плечо, он стоял, покачиваясь, и не спешил. А потом вдруг задавал вопрос, да не в бровь, а в глаз!

Как я уже сказал, он сделал из нее котлету. Заходил то с одной стороны, то с другой, и всякий раз она садилась в галошу. Он заставил ее признать абсурдность ее собственных показаний, вынудил противоречить самой себе, и она вязла все глубже и глубже. А закончил он, как обычно, очень убедительно и веско: "Я утверждаю, миссис Крейл, что ваше объяснение кражи кониума желанием покончить с собой - ложь от начала до конца. Я утверждаю, что вы украли яд с намерением отравить вашего мужа, который собирался бросить вас ради другой женщины, и что вы умышленно его отравили". И она посмотрела на него - такая милая с виду женщина, стройная, изящная - и сказала совершенно ровным голосом: "О нет, нет, я этого не делала". Прозвучало это крайне неубедительно. Я заметил, как заерзал в своем кресле Деплич. Он сразу понял, что все кончено.

Помолчав минуту, Фогг продолжал:

- И тем не менее я чувствовал в ее поведении нечто странное. В некотором отношении оно было на удивление рациональным. А что еще ей оставалось делать, как не взывать к благородству - к тому самому благородству, которое наряду с нашим пристрастием к жестокой охоте заставляет иностранцев видеть в нас таких притворщиков! Присяжные да и все присутствующие в суде чувствовали, что у нее нет ни единого шанса. Она не умела даже постоять за себя. И, уж конечно, не была способна сражаться с такой грубой скотиной, как старый Хампи. Это еле слышное, неубедительное: "О нет, нет, я этого не делала" - было просто жалким.

Однако это было лучшее из того, что она могла предпринять. Присяжные заседали всего полчаса. Их приговор: виновна, но заслуживает снисхождения.