Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)

Фонды «Крестьянской газеты» сохранились лучше всего, но и многие другие газеты получали обильную корреспонденцию. Мы располагаем также фондами центральных газет — таких как «Известия»{161}, или предназначенных для более специализированной аудитории: железнодорожников («Гудок»{162}), работников кожевенной промышленности («Голос кожевника»{163}) или бедных крестьян («Батрак»{164}). Все они, в разной степени сохранившиеся, свидетельствуют о размахе этого явления и о значительном количестве писем, посылавшихся в прессу{165}.

Итак, к 1928 году, к тому моменту, когда Сталин полностью взял власть в свои руки, новый режим создал разветвленную и многообразную сеть зондирования и выражения недовольства. И она лишь частично связана с желанием наблюдать за населением и контролировать его.

В практике создания такой сети нет радикального разрыва с методами царского режима. Наоборот, она вписывается в уже укоренившуюся логику и отлита в готовую форму, а потому легче воспринимается населением. Государственный контроль, обязательство доносить, зародыш административной юстиции: все это структуры, которые находят естественное продолжение в течение двадцатых годов с развитием Рабоче-крестьянской инспекции, политической полиции и отделами жалоб. Точно так же мифологическое обращение за справедливостью к руководству, которое становится значимым явлением в годы Первой мировой войны, приобретает несомненный размах в годы становления новой власти в России, затем в Советском Союзе, в частности после смутных и опасных лет Гражданской войны.

Тем не менее у описанной выше сети имеются и чисто советские особенности. Она создается, как мы видели, по воле властей. Именно власть развивает политическую полицию, именно она создает и пропагандирует Рабоче-крестьянскую инспекцию, наконец именно она создает организационные рамки и поощряет письменные обращения к руководителям партии и страны, фиксируя в сознании людей образ М.И. Калинина. Это явление также не однозначно. Советский народ использует эту сеть для того, чтобы заявить о себе. Если отделы жалоб — всего лишь нарождающиеся и не очень понятные органы, то совершенно иначе обстоит дело с письмом к власти, которое в конце двадцатых годов является обычной частью повседневной жизни советских людей. В частности, весьма ценимыми адресатами многочисленных писем являются газеты.

Имеется, таким образом, солидный фундамент для развития явления, которое в условиях тридцатых годов приобретает новый размах и новый смысл.

Глава 3. Подавление несогласия в обществе (1928–1941)

Хотя традиционные формы открытого выражения недовольства{166}, так называемые «логические» формы действия, если воспользоваться терминологией Вильфредо Парето{167}, при Сталине постепенно все менее заметны, они все же сохраняются на протяжении значительной части тридцатых годов. А сталинская власть прилагает самые разнообразные усилия именно к тому, чтобы они исчезли. Политическая полиция, армия, профсоюзы — все элементы создающегося государственного механизма направлены на решение этой задачи. В официальных речах такие формы протеста предстают как давно забытое прошлое. Забастовки, демонстрации или восстания, таким образом, либо подавляются, либо лишены своего изначального смысла.

Нейтрализация забастовок {168}

Отсутствие забастовок в СССР — один из аргументов, которые Сталин выдвигает в своей речи на XVI съезде коммунистической партии в 1930 году, когда подчеркивает разницу между процветающим СССР и переживающим кризис капиталистическим миром:

«У них, у капиталистов, рост забастовок и демонстраций, ведущий к потере миллионов рабочих дней. У нас, в СССР, отсутствие забастовок и рост трудового подъема рабочих и крестьян, дающий нашему строю миллионы добавочных рабочих дней»{169}.

Самое позднее с 1929 года советское правительство прекратило вести какой бы то ни было статистический учет забастовок в стране, любые публикации в печати на эти тему были запрещены{170}. Но это не означает, что забастовок не было. Конечно, их значительно труднее отследить и тем более получить о них целостное представление. Местное и центральное руководство продолжало, по всей вероятности, быть в курсе разнообразных забастовочных движений благодаря докладам ОГПУ, а затем НКВД. Так, например, обстояло дело в августе — сентябре 1929 года в Нижегородской области. В течение этих двух месяцев, за которые сохранились архивы в областном исполнительном комитете, полномочный представитель ОГПУ в области регулярно составлял доклады (размноженные в шести экземплярах) о различных движениях протеста{171}. Три из одиннадцати этих докладов, доступных исследователям, посвящены нескольким забастовочным движениям{172}.