Пять шагов по облакам

Вот только сестры с успокоительным ей не хватало! Она и так по коридору прошмыгнула мышкой, в очках и в платке, и сдернула амуницию, только когда за ней закрылась дверь и она поняла, что одна в кабинете с наполовину закрашенными окнами, то есть не одна, а с врачихой, которая за ее манипуляциями следила с интересом. И в консультацию она приехала под вечер, так, чтобы было поменьше народу, чтобы никто ее не заметил, не узнал, не стал просить автограф — в гинекологическом отделении!.. В карточке у нее было написано, что она Людмила Голубкова, а никакая не Мелисса Синеокова, и у нее была надежда, что врачиха ее так и не узнает — а вдруг повезет?!

— Слева чистое полотенце, — не вставая, сказала врачиха. — Вытрите лицо и вернитесь ко мне, пожалуйста.

Мелисса послушно вытерла лицо и вернулась на жесткий клеенчатый стул.

— Так, — сказала врачиха. — Значит, если вы хотите, я напишу вам направление на аборт. Это в том случае, если вы не пойдете в платную.

— Какой аборт? — тупо спросила Мелисса.

Врачиха сняла очки и резким движением положила их на бумаги.

— Послушайте, женщина, — начала она решительно, — я не понимаю причин вашей истерики. Ну, что такое случилось? Ну, ну! У меня есть время, прием все равно уже закончен, а муж позвонит, когда приедет. Меня на дачу забирает муж, — зачем-то пояснила она. — Так что говорите мне, в чем дело. Ну?

— Этого не может быть, — как попка-дурак повторила Мелисса Синеокова, знаменитая писательница.

— Чего?.. — спросила врачиха с раздражением.

— Я не могу быть беременной.

— Отчего же?!

Мелисса подняла на нее глаза. Врачиха смотрела на нее, губы ее кривились, и пучок на голове подрагивал язвительно. И вообще вся она была, как из фильмов пятидесятых годов, — уверенная, пожилая, скептическая и какая-то очень успокаивающая.

— Так. Я слушаю. Почему не может быть?

Мелисса Синеокова, знаменитая писательница, залилась слезами. Она вдруг зарыдала, да так сильно, что в горле у нее забулькало, и слезы как-то сразу закапали на стол, на календарь со снегирем, который лежал у врачихи под исцарапанным плексигласом. Мелисса смахивала горячие капли ладонью, и ладонь тоже стала мокрой.

Врачиха все смотрела на нее.

— Ну, я поняла, что ты переживаешь, — безжалостно сказала она. — Дальше-то что?..

Не могла же Мелисса прямо тут, в этом кабинете, рассказать незнакомому человеку про Садовникова, про тот аборт, и еще про то, что у нее не может быть детей, про недавний плен, про Ваську, который сказал, что он с ней больше не может, потому что чувствует… зависимость, как наркоман!

— Ничего я не поняла, — нарушила молчание врачиха, — а ты говорить не хочешь!.. Ну! Я тебя слушаю!

— Я не могу быть беременной, — сказала Мелисса мрачно. — Вы просто ошиблись.

— Так, — помолчав, выговорила врачиха. — Я ошиблась. Ну а ты зачем ко мне пришла? На плановый осмотр или как?

— Я… мне показалось.

— Что тебе показалось?

— Ну… это самое. Вы знаете, что. Я сделала тест и пришла.

— Так. Что показал тест?

Мелисса перестала рыдать и уставилась в окно, закрашенное белой краской. Там была крохотная дырочка, и в эту дырочку видно зеленый лист.

С ней уже давно никто не разговаривал таким тоном. Давно — с тех пор, как она начала писать, а прошло уже лет восемь!

Она начала писать, к ней «пришла слава», как выражались журналисты, и все стали уважительны, вежливы и любезны.

— Ну, так что тест? — поторопила врачиха. — Ты говори, говори, а то муж уже скоро приедет!

Нет, давно, давно с Мелиссой не разговаривали таким тоном! Впрочем, сама виновата, поехала не в модную клинику, где за визит берут триста долларов, а в районную консультацию «по месту жительства», где в коридоре стоят казенные дерматиновые стулья, где на двери висит «График приема беременных», где сердитая уборщица возит по линолеуму коричневой мешковиной, намотанной на швабру, и покрикивает на смирных теток из очереди: «Ноги примите, женщина! Понатащат грязи, а ноги не убирают!»

Мелисса приехала сюда именно потому, что ей хотелось сохранить инкогнито. В модной клинике ее моментально раскусили бы, это уж точно!..

— Так, — сказала врачиха. — Ты не хочешь говорить?

— Не хочу, — сказала Мелисса.

— Что показал тест, который ты сделала?

— Что я беременна, — бухнула бедная знаменитая писательница, с которой произошло то, что произойти не могло ни при каких обстоятельствах.

— И что тебя так… напугало?

— Этого не может быть, — выговорила она упрямо.

— Послушай, — сказала врачиха. — Тебе не пятнадцать лет, и ты не бездомная кошка. Тебе тридцать… — она заглянула в карточку, — пять, и ты писательница.

Мелисса вздрогнула и уставилась на нее.

— У тебя что, муж урод?

— Н-нет, не урод.

— Или ты с ним не спишь?

— Сплю, — повинилась Мелисса.

— А тогда почему не может быть? Если ты спишь с мужчиной, то в свои тридцать пять лет ты должна примерно представлять себе, что от этого бывают дети. Ты что, не представляла?

— У меня бесплодие! — закричала Мелисса. — У меня десять лет назад был аборт, и после него…

— Да это все в карточке написано, — хладнокровно сказала врачиха. — Ты же тогда у нас на учете была! Или забыла?