Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга первая

Хорошо, конечно, это очень хорошо, что мы с ней обе поступили и встретились в сентябре в учхозе, в кузове грузовика, готовясь спрыгнуть на землю по колесу и, обгоняя всех и друг друга, мчаться в столовую… Я восклицаю: «О! Привет! Это ты!» А она мне в ответ: «Только сейчас увидела меня?! Я тебя давно увидела!» Да, только сейчас, и как только увидела-узнала, так сразу и поздоровалась как почти со знакомой!!!!!!!! Я же деревня! А вот ты видела меня и молчала, нет, чтоб сказать, например, так: «О! Ты поступила!» Я немного удивляюсь.

* * *

Плачу и за курсы, и за проживание в общежитии и отправляюсь в первое общежитие. Адрес общежития – ул. К.И. Скрябина, д. 25, корп. 4, но находится оно на улице Чугунные ворота. Красивое название для улицы, не правда ли?! Улица тенистая, короткая, «односторонняя»; по одной стороне тянется решётчатая ограда, за этой оградой густые колючие кусты, а за ними начинается территория академии.

Комендант называет номер комнаты на пятом этаже. Там уже живут три девочки – Лариса Казакова и Танька Миллер (на ветфак), Вика Щербина (на биофак). Четыре железных кровати, одна свободная, сразу у двери, и я её занимаю. Танька Миллер была очень противная, она постоянно портила мне настроение, она не поступила. Все остальные поступили, мы с Ларисой по эксперименту.

Для начала я беру свои жёлтые босоножки, кладу их в пакет и выхожу на улицу; то и дело спрашиваю у прохожих, где ремонт обуви. Я иду по улице Чугунные ворота до Ташкентской, фиксирую мимоходом, что вот она, почта, можно будет потом не искать, и за домами, где винно-водочный магазин – ремонт обуви. Мелкими гвоздиками за копейки мне надёжно прибивают каблук, и я второй раз за день в Москве переобуваюсь.

Можно не сомневаться, что на обратном пути я захожу на почту: отправляю родителям телеграмму и покупаю конверты.

Лариса Казакова приехала поступать с папой; он как-то купил сосисок, сварил их и счёл нужным всех девочек угостить. Так я первый раз в жизни увидела сосиски. Как и тетрапаки молока. Как ни странно, Лариса с Танькой – одноклассницы, приехали поступать откуда-то с юга вместе; кажется, даже подружки. Но Танька вздорится со мной, а Лариса нет, она очень спокойная. Не могла уж подружку свою привести в порядок.

* * *

Самое главное сейчас – начать заниматься. Я точно помню, что мне не было страшно, хотя сейчас, когда я пишу и вспоминаю, мне и то страшно за себя. Ведь я совсем одна – как же я смогла к этому привыкнуть, прижиться в Москве?! Хотя бы для начала и на месяц! Очевидно, я сразу же написала всем письма – и родителям, и родным, и друзьям и невдолге стала получать ответы. Все письма я храню до сих пор, и их можно перечитать.

Мама мне написала: «Учи, Танечка, может быть, ты и поступишь!» Это было так хорошо, так правильно сказано, это было как раз то, что мне было очень нужно. Мамочка моя спокойно допускала, что я могу и не поступить. Я от этого не стала бы хуже (какие-то дураки не приняли бы меня в ветеринарную академию). Я так и видела себя плачущую на груди у мамы, а мама бы меня утешала. Бог милостив, этого не случилось, но, наверное, именно потому, что мне было «куда отступать». Это очень нужно любому человеку всегда, а не так, что «все мосты сожжены».

Одновременно с этим я абсолютно не видела себя нигде, кроме как в этих стенах, надолго, на целых пять лет, – ни в сельхозтехникуме, ни у папы на звероферме проходящей практику. Это совсем другое, это от уверенности, глубоко в душе, что поступлю.

Прямо противоположно «видела ситуацию» папина сестра тётя Галя. Она написала мне: «Ты должна поступить, ты должна доказать всем, что ты Норкина». Я нисколько не расстроилась: про себя я подумала, что никому ничего задолжать не успела; тётя Галя пишет мне непонятно что. Ответила я, разумеется, в высшей степени благовоспитанно.

Ещё за полгода до поступления, зимой, мы с папой были в гостях в Тюмени у папиных сестёр. Всем было очень интересно, что я намерена делать «после школы». Тогда впервые тётя Галя удивила меня: она сказала, что папе нужно будет обязательно ехать со мной в Москву и каким-то образом содействовать моему поступлению. Прекрасно помню, как мне эти слова не понравились, и я ответила, с трудом удерживаясь на грани приличия:

– Сама поступлю!