Пять снов Марчелло

Годы в маленькой квартирке на тихой улице вспыхнули в памяти попугая слепящей искрой грусти и тут же погасли. Марчелло закрыл глаза и увидел открытое настежь окно, сиреневые гроздья глициний в облаке сладкого аромата и сияющее рассветными лучами небо. Ему вспомнились летящие вверх от земли капли дождя, вздохи теней, поднимающихся в небо. Он вспомнил себя человеком, разочарованно глядящим в зеркало, глядящим в ожидании на усыпанную листьями улицу, глядящим с надеждой на город в багряном свечении заката, человеком с распускающейся в душе весной.

Глаза попугая открылись. За окном автомобиля бежали городские тротуары, здания, рекламные щиты. Плавно, как вода, по тротуарам текли люди- кто-то навстречу, а кто-то, будто пятясь, ускользал прочь. Автомобили плыли по серому полотну асфальта, то останавливаясь, то ускоряясь, ныряли в переулки, расходились на перекрёстках, стояли у светофоров, пропускали людей идти по белым полосам зебры. С обеих сторон дороги криво отражали автомобильный поток витрины магазинов, контор, кафе, булочных.

Машина Луки двигалась быстро и неощутимо, как по воздуху. Кьяра говорила о виноделии, о сортах винограда и сортах вин. Bellone, nero buono, ciliedgiolo, trebbiano … Много неизвестных бессмысленных для попугая слов, уютно журчащих бархатным голосом женщины…

Марчелло вновь сомкнул веки. Теперь он не видел ничего, кроме полос, штрихов и пятен- слабых отпечатков того, на что его глаза смотрели мгновенье назад. Он не думал ни о чём, вернее, не хотел думать. Попугай хотел, чтобы мысли и представления не мешали ему, чтобы происходящее воспринялось им в чистом виде, без домыслов. В этом помогали звуки, влетающие в окна вместе с ветром, и запахи, дразнящие и щекочущие воображение..Рокот моторов.. Манго и жимолость в духах Кьяры… Детский смех… Волна ароматов петрушки, шалфея и зелёного лука… Чиркающий звук зажигалки.. Сигаретный дым.. Монотонный писк светофора…Голоса прохожих.. Голоса Луки и Кьяры… Медленный поворот.. Много тени, почти темно…Сырой запах узких проулков.. Ещё поворот… Рык автомобильного мотора… Лука сильнее давит на газ… Кьяра хохочет.. Красной вспышкой сквозь кожу век-свет!

Порыв свежего воздуха хлестнул сознание попугая. Марчелло открыл глаза и в них пыхнул яркий свет пространства, неотягощённого громадами зданий. Это небо сияло в лучах послеполуденного солнца. Точно растворив городские стены в сине-голубом цвете, оно замостило собой мир за окном, где от города осталась только полоса дороги, как путь на свободу из его тесных каменных зарослей. Небесная синева была всюду, куда бы не устремился взгляд, и лишь холмы, громоздко нависающие над дорогой, позволяли думать, что та лежит всё же на земле, а не тянется по воздуху где-то очень высоко.

– Сколько же здесь неба!– воскликнула Кьяра, невольно озвучив мысли Марчелло.

Какаду восхищённо вздрогнул.

Автомобиль Луки, сбросив скорость, мягко вошёл в поворот серпантина. Новый порыв солоноватого ветра ворвался через его окно и, выхватив у попугая восторженный вздох, выпорхнул в окно Кьяры, попутно увлекая за собой пряди её распущенных волос.

– Лети!– крикнула она и, сорвав с шеи шифоновый платок, махнула им в след ветру.

Сердце Марчелло лихорадочно заколотилось. Оно билось так часто, а чувства какаду были так обострены, что он уже не ощущал себя. Если он и чувствовал в тот момент, что существует, то находил своё существо не внутри, а вне тела, на границе с ним, рядом, возможно очень близко, но уже не внутри.

– Лети же!– громче крикнула Кьяра и расслабила пальцы.

Платок вырвался из её рук и, подхваченный ветром, полетел над зелёными склонами. Марчелло мысленно бросился за ним, вцепился взглядом в его вильнувший перед взлётом край, вплёл себя в его нити и вдруг перестал видеть прутья клетки и проём автомобильного окна. Eго глазам предстали вся ширина неба и абсолютный простор: без границ, без конца, без начала. Небесное пространство раскинуло себя на неисчислимые дали и, казалось, увеличивалось, нарастая слоями из более прозрачной, высветленной солнцем синевы. Всё, что было под ней, на земле, сжалось и начало падение вниз. Становясь всё меньше и меньше, падала вниз машина Луки, падала дорога и деревья и белые камни склонов, падала вниз сама Земля.

Отпущенный на волю лёгкой рукой, преданный свободе, платок то взмывал выше, трепеща и извиваясь, как радужная шифоновая змея, то парил в воздухе расправленной лентой.

Машина неслась вниз по серпантину. Но попугай уже не чувствовал её движения. Он был там, высоко над землёй, в воздухе насыщенном свежестью, раскрашенном в сине-голубой, рядом с парящим на свободе радужным платком, в окружении прекрасных белых птиц, их голосов и солнечного света.

Казалось ли это попугаю? Было ли это сном?