Пять столетий тайной войны, Из истории секретной дипломатии и разведки

По мнению Луиго, переговоры между Робеспьером и Гарденбергом имели шансы на успех только в том случае, если ни Лондон, ни Вена, ни их разведки не подозревали, что они ведутся. Переговоры эти, начавшиеся на новой стадии в апреле 1794 г., были с этой целью и перенесены в Невшатель, где находился Гарденберг. Одновременно для дезинформации (не только иностранных держав, но и врагов Робеспьера в Комитете общественного спасения, особенно Бийо-Варенна) он поручил Монгайяру (о нем будет говориться в другой связи) миссию тайного агента-двойника, который через ряд посредников связался со шпионской сетью лорда Элджина, руководившего из Брюсселя разведками всех армий коалиции. Из письма Монгайяра к Робеспьеру, попавшего в руки врагов Неподкупного, те предположили, что он ведет переговоры с "чистыми" роялистами, тогда как на деле это было лишь прикрытием контактов с Гарденбергом. На случай неудачи этих переговоров дофина предполагали отправить в Швейцарию к известному доктору Бартелеми Химели, бывшему придворному врачу Фридриха II. Сестра Робеспьера Шарлотта поддерживала переписку с дочерью Химели Сюзанной Екатериной Лешот, которая до 10 августа 1792 г. жила в Версале. Лешот была замужем за женевским часовщиком. Ее кузина Анна Мария Лешот оставалась в Париже и была связана с обслуживанием Тампля. По мнению Луиго, к термидору Робеспьер закончил переговоры с Пруссией, предусматривавшие выдачу дофина, который к этому времени уже был увезен из Тампля, и мог в случае победы возложить ответственность за подмену "заложника" на своих противников в обоих комитетах, Именно этого обвинения боялись Бийо-Варенн и его сообщники, которое мог выдвинуть Робеспьер, если бы после поражения его доставили в Революционный трибунал. Поэтому требовалось не дать ему возможности говорить. Ранение Робеспьера в ночь на 10 термидора обрекло его на молчание. Но оно вместе с тем поставило Бийо-Варенна и Карно в сложное положение: они знали, что дофин увезен, но не знали, кем и куда, в то же время им было невыгодно признать факт бегства это ведь значило бы обвинить самих себя. После гибели Неподкупного тайной местонахождения беглеца владела лишь группа прусских политиков (Гарденберг, Лючезини, Гаугвиц и др.), которых Луиго называет "потсдамским сфинксом". Баррас же, посетивший Тампль 10 термидора, заподозрил неладное. Он стал расспрашивать Бийо и Карно. Вскоре было решено вновь учредить должность, причем не одного, а двух воспитателей дофина. Это произошло через шесть месяцев после того, как Симон покинул этот пост, как раз в день его казни как робеспьериста. Несколько позднее функции воспитателя передали Лорану, доверенному лицу Барраса. В марте 1795 г., покидая свой пост, Лоран повторил "сценарий 23 мая 1794 г.", тайно удалив из Тампля первого псевдодофина и заменив его новым - на этот раз немым мальчиком. Еще одну подмену осуществили Гомен и Лан, преемники Лорана, 5 июня 1795 г. с целью одурачить неприятельскую агентуру.

Остается добавить, что концепция Луиго в ее главных линиях базируется просто на предположениях, а вмонтированные в нее реальные факты никак не способны подтвердить ее в целом.

Часть из сторонников теории "подмены" дофина, пытаясь объяснить, почему его сестра герцогиня Ангулем екая отказывалась встретиться с претендентами, особенно Наундорфом (о нем - ниже), и тем самым выяснить, был ли кто-либо из них не обманщиком, а ее братом, повторяет слух, восходящий к прошлому веку. Они разъясняют, что герцогиня попросту боялась такой встречи, поскольку была сама не королевской дочерью Марией-Терезой, а какой-то подменившей ее женщиной.

В 1980 г. появилась книга довольно известного автора ряда исторических исследований и романов Р. Амбелена "Тайны и государственные секреты 1785-1830 гг.", весьма спорная во многих своих разделах (особенно это касается оценки Амбеленом, являвшимся видным деятелем масонства, роли этого ордена в политические событиях революционного и послереволюционного времени). Однако она содержит и немало новых материалов, в том числе архивных, и достаточно убедительных соображений относительно того, какое политическое значение имел вопрос о судьбе дофина в первой половине XIX в. и, в частности, насколько было озабочено им правительство Реставрации.