Пять столетий тайной войны

Этот выходец из Гаскони (носивший ту же фамилию, что и некогда д'Артаньян) до революции стал офицером, предъявив, возможно, подложные документы о дворянском происхождении. В начале революции Батц был депутатом Учредительного собрания, потом эмигрировал, но через некоторое время тайно вернулся во Францию. Он предоставил крупную сумму денег Людовику XVI и одновременно завел знакомство среди жирондистов. После падения монархии Батц бежал в Англию. Но вскоре он снова в Париже уже в роли разведчика эмигрантов, а возможно, и тайного агента английского правительства. Последнее дает возможность объяснить источник денежных ресурсов барона, который свободно ворочал миллионами, правда, считая на падающие в цене бумажные ассигнации. Впрочем, другим способом пополнения кассы было для Батца участие в различных денежных спекуляциях, поставках в армию, получение взяток за устройство подрядов и т.п. Батц облюбовал пустовавшее здание на окраине Парижа — «Эрмитаж де Шарон». Этот дом с его многочисленными потайными комнатами и темными закоулками, скрытыми дверями, с люками, подвалами, из которых целый лабиринт проходов вел в соседние глухие дворы, превратился в штаб-квартиру заговорщиков. Здесь получали из-за границы и отсылали туда шифрованные депеши, написанные невидимыми чернилами, давали инструкции роялистским шпионам, разрабатывались планы действий против революционной власти. Батц поручил организацию бегства королевы одному из своих сообщников — шевалье де Ружвилю. В заговор деньгами и обещаниями вовлекли нескольких членов Коммуны — городского управления Парижа, которым были подведомственны тюрьмы, сторожа и жандармы, охранявшие Тампль и Консьержери. Несколько раз попытки увезти королеву терпели крушение в самую последнюю минуту из-за различных случайностей.

В страхе перед грозящим разоблачением депутат Конвента Франсуа Шабо, до революции монах-капуцин, 14 ноября 1793 г. явился к Робеспьеру и сообщил ему о происках врагов республики. Шабо рассказал, что Батц и его агент Бенуа подкупили депутатов Делоне и Жюльена из Тулузы, замешанных в финансовых махинациях Ост-Индской компании, и передали 100 тыс. ливров Шабо для подкупа дантониста Фабр д'Эглантина (чего он, Шабо, не сделал). Батц, по словам Шабо, давал взятки также левым якобинцам, дабы те оговаривали депутатов, которых Батцу не удалось подкупить. Таким путем заговорщик намеревался дискредитировать и погубить республику.

Среди предполагаемых агентов Батца фигурировали некоторые вожди левых якобинцев, в первую очередь Жак Рене Эбер, издатель популярной среди парижских санкюлотов газеты «Пер Дюшен». Между тем максимум того, что удалось безусловно доказать, — это знакомство Эбера и некоторых его единомышленников с людьми, по всей вероятности, связанными с Батцем.

«Неуловимый» для полиции якобинского правительства барон оказался почти столь же неуловимым и для историков, пытавшихся осветить его деятельность (поскольку в любом случае легенда о «заговоре Батца» имела большое политическое значение в последнее полугодие, предшествовавшее перевороту 9 термидора). Выдвигалась даже гипотеза, что главой тайного роялистского подполья был не барон Жак Батц — член Учредительного собрания, финансовый спекулянт, а ирландец Джейм Райе, который именовался графом Батом (по имени известного английского курортного города).

Было бы одинаково неправильно пытаться истолковывать все действия Эбера исходя из предположения, что он был человеком Батца (как это делает М. Грей в книге «“Пер Дюшен” — роялистский агент», или, напротив, вычитывать из источников лишь то, что противоречит этой гипотезе (как поступает историк Л. Жаков в своей известной биографии Эбера). Разумеется, вопрос о том, были ли у Эбера связи с роялистским подпольем, с иностранными разведками, нельзя смешивать с другим вопросом — какую роль объективно сыграла его газета «Пер Дюшен» в революции. Ведь изображая (пусть, допустим, неискренне, только для прикрытия своих контрреволюционных планов) из себя крайнего революционера, Эбер способствовал усвоению взглядов левых якобинцев десятками тысяч санкюлотов и в Париже, и в провинции.

И опять-таки особый и самый важный вопрос: соответствовали ли взгляды, проповедовавшиеся со страниц «Пер Дюшен», подлинным интересам революции, упрочению ее завоеваний? (Несомненно, что такую оценку роли газеты Эбера надо давать с учетом различных этапов якобинской диктатуры.)