Пять столетий тайной войны

В случае подмены Марии-Терезы ее двойником не могла быть Мария-Филиппина (Эрнестина) Ламбрике, поскольку, как мы уже знаем, она умерла в 1813 г. в Париже, тогда как «дублерша», ставшая герцогиней Ангулемской, скончалась в 1851 г. Но у Марии-Филиппины была сестра, старше ее на два года, Луиза-Катерина. Официально ее крестным отцом был граф Прованский, но есть все основания подозревать, что он был фактическим отцом девочки. Он находился в связи с ее матерью, служившей фрейлиной при дворе, еще прежде, чем пришла очередь его старшего брата Людовика XVI воспользоваться благосклонностью этой любвеобильной особы. О судьбе Луизы-Катерины ничего не известно. Вероятно, что это она скрывалась под именем служанки мадам де Суси, сопровождавшей Марию-Терезу при ее переезде из Парижа в Базель. Судя по австрийским архивам, венский двор требовал, чтобы вместе с Марией-Терезой была отправлена дама по имени Эрнестина Ламбрике. С другой стороны, французский министр внутренних дел затребовал на один иностранный паспорт больше лиц, чем число людей, перечисленных им в качестве сопровождающих Марию-Терезу. Из письма ее самой мы узнаем, что у мадам Суси была камеристка. Между тем она отсутствует в упомянутом списке. Поскольку ею не могла быть Мария-Филиппина (Эрнестина) Ламбрике, очень вероятно, что ее заменила Луиза-Катерина, следы которой теряются после декабря 1795 г. Она играла роль своей младшей сестры. Венский двор, возможно, и не знал об этой подмене. Но он наверняка должен был быть участником второй подмены Марии-Терезы той, которую он принимал за Марию-Филиппину Ламбрике, незаконную дочь Людовика XVI. Со своей стороны, граф Прованский был тем более заинтересован в этой подмене своей крестницы или дочери Марией-Терезой. Он к тому же ведь считал, что отцом Марии-Терезы был не его старший брат, а любовник Марии-Антуанетты герцог де Куаньи.

Типичным примером подобной «научной продукции» является работа Жаклин Дюкассе «Людовик XVII и его политические агенты (по неопубликованным документам)», (Париж, 1984 г.). Документов действительно приводится в книге немало, но они нисколько не доказывают главный тезис автора, что стараниями неких известных и неизвестных лиц дофин был похищен и подменен 3 июля 1793 г. Далее излагается теория «нескольких подмен», которая, как мы уже убедились, не является изобретением Ж. Дюкассе. Ей принадлежит другое «открытие» — что некоторые из явно подложных претендентов в дофины были лишь «политическими агентами» подлинного, который скрывался, опасаясь покушения на свою жизнь со стороны сменявших друг друга правительств Франции и их союзников. В числе участников похищения Ж. Дюкассе называет своего прапрадеда тайного роялиста Арнуля Морена де Гери-вьера, который занимал пост полицейского чиновника секции Доброй новости. При обыске в доме банкира Кока, знакомого с издателем «Пер Дюшен», этот полицейский действовал, как если бы он был «соучастником[38] банкира и Эбера с целью похищения[39]». Он сорвал в квартире Кока печати, наложенные накануне по приказу судьи Денизо. Это, возможно, позволило уничтожить или утаить переписку заговорщиков с эмигрантами. За нарушение долга Морен де Геривьер был арестован, но через несколько дней освобожден; он хранил позднее полное молчание об упомянутых событиях и относительно судьбы дофина. Было ли это следствием опасности, которой подвергались посвященные в тайну (его сын в 1830 г. поддерживал дружеские связи с одним из претендентов, «бароном Ришмоном», поскольку узнал в нем Людовика XVII или его представителя)? Этот вопрос остается без ответа. При этом надо добавить, что Морен де Геривьер не имел никакого отношения к «заговору Эбера и Кока», если таковой и существовал в действительности. На основе данных некоторых газет за 4 июля 1793 г., свидетельствующих, что Марии-Антуанетте якобы была разрешена прогулка с сыном в Сен-Клу, Ж. Дюкассе полагает, что дофин был передан фавориту королевы графу Ферзену (или одному из его помощников), сама же королева вернулась в Тампль с другим ребенком.

Напрасное сходство

Вопрос о законности монарха или наследника престола всегда имел важное значение в феодально-абсолютистских государствах. Даже когда борьба в связи с вопросом законности определенного претендента оставалась чисто династическим спором и не принимала, как это случалось сплошь и рядом, форму, в которую облекались те или иные общественные противоречия.

Разумеется, споры о законности рождения или «подмены» лиц, имевших права на престол, приобретают исторический интерес только в случае, если они явно или тайно принимали политический характер, влияли на поведение государственных деятелей, служили мотивом их тех или иных важных поступков.