Пять вечеров с Марлен Дитрих

Открытие Марлен состоит в том, что своим рассказом она музыкальные номера прошлых лет приблизила к нашему дню, ничего не теряя при этом. Она увлекательно вспоминает прошлое, а когда поет — убеждает: настоящее искусство не имеет возраста. Она не останется без работы, даже если перестанет сниматься.

— Если так, то почему же другие не воспользуются ее опытом? — спросил я.

— Я думал об этом, — грустно сказал Утесов. — Мне уже поздно. Хотя, когда читаю со сцены монолог «Перелистывая страницы», не скрываю, что воспользовался примером Марлен Дитрих. Но тут есть обстоятельства, для меня, увы, уже непреодолимые. Сколько ей было лет, когда она приезжала к нам?

— В 1964-м ей исполнилось шестьдесят три.

— А мне в ту пору уже было почти семьдесят! А после шестидесяти, знайте, каждый год идет за два! И хорошо, что новый монолог я читаю сидя. Стоять на сцене два часа — не каждый выдержит. Шульженко пела свой юбилейный концерт в семьдесят лет, — два отделения, с большим антрактом, с оркестровой фантазией минут на десять, но двадцать песен! Это подвиг! Так можно выложиться раз в жизни. В такие годы!

А если ты стоишь в Москонцерте на графике и обязан делать пятнадцать концертов в месяц! Да еще осознавать свой долг: не поешь — не работает твой оркестр, а кормить семью нужно каждому.

Счастье, что этих проблем Марлен не знает. Есть дирижер, есть партитуры, в каждой стране приглашаются другие музыканты — и пой себе столько, сколько захочешь. Но всегда в одном отделении и не больше часа. Тут я американской охране труда готов петь аллилуйю! Задержишь выступление на минуту — плати музыкантам сверхурочные или получи забастовку. Там с этим просто.

Я, конечно, когда после концерта зашел к ней, не удержался и спросил, как она пришла к своему открытию.

— На досуге, — ответила она, ну, в смысле — от нечего делать.

Удивительно? Но ведь смешно представить себе ее в позе роденовского мыслителя, ломающего голову, куда пристроить концертную программу или где отыскать высокопрофессиональных музыкантов.

Это я сейчас обеспокоен этим, как никогда прежде. Большие оркестры теряют популярность, приглашать сразу двадцать пять гавриков — дорогое удовольствие, оттого и концерты стали реже, и короче, а гаврики ищут место, где куски пожирнее. Сидишь и ломаешь голову, как привлечь публику и где отыскать приличных музыкантов.

И все чаще думаешь: эх, нам бы такую советскую Марлен!

Гастрольный — не значит плохой

Судя по отдельным номерам концерта Марлен, что сняты за рубежом, в Москве мы увидели несколько иной вариант, нежели зрители Лас-Вегаса и лондонского «Кафе де Пари». Уязвленное чувство — «а мы чем хуже» — можно успокоить одним: гастрольный концерт — не значит плохой, но он может быть принципиально другим.

Судите сами. Марлен спела несколько песен в своем пуховом одеянии, сбросила его, дав налюбоваться публике, стала петь в прозрачном платье, сплошь увешанном хрустальными подвесками (один из внуков, увидав Марлен в нем, завопил от восторга: «Ты — рождественская елка!»). Она предваряла следующую песню разговором:

— Фильм, что принес мне известность, вам известен. Это «Голубой ангел», как и песня, прозвучавшая в нем. (Зал начинал аплодировать.) Нет, нет, — останавливала аплодисменты Марлен, — совсем не та, о которой вы думаете. Это песня… (Она держала паузу, смотря в зал.) Это песня… (И не было случая, чтобы с галерки или из партера не раздавался крик: «Лола!») «Лола», — повторяла Марлен, кивала дирижеру, оркестр начинал вступление, а Марлен неожиданно и не спеша удалялась за кулисы. На сцену тут же выскакивала подтанцовка — шесть девушек, они выделывали под мелодию первого куплета ногами кренделя и ровно через тридцать секунд (сам проверял!) на сцену вылетала Марлен в фокстротном ритме и, не оставляя и секунды на паузу для аплодисментов, что сокрушали зал, начинала петь «Я прекрасная Лола». Зал не сразу смолкал, пораженный молниеносной быстротой преображения актрисы. Я, может быть, ошибаюсь, но, кажется, это называется трансформацией: за тридцать секунд она смогла сменить платье на белый фрак, белые брюки и такой же цилиндр, надеть черные ботинки на высоком каблуке и повязать черный же галстук.

— Я очень гордилась этим волшебством, — сказала мне Марлен. — Поверьте, без тренировки оно не дается так легко, как кажется уважаемой публике!

Я верил и только оттого, что однажды видел, как в своем спектакле менял костюмы и маски Аркадий Райкин. У него этот механизм был доведен до совершенства, и все-таки после пяти-шести переодеваний, что шли подряд, без пауз, взмыленный артист падал на диван без сил.

«Важно знать свою ахиллесову пяту и не позволять другим прикасаться к ней».

Марлен Дитрих