Пять жизней. Нерассказанные истории женщин, убитых Джеком-потрошителем

Бродяжки могли заработать на кров и пропитание не только торгуя своим телом: проституция не являлась необходимым условием выживания на улице. Женщины постарше, менее привлекательные по сравнению со своими юными товарками, даже если и прибегали к проституции, то зачастую не вступали с клиентами в полноценный сексуальный контакт: мужчины довольствовались ручной стимуляцией или возможностью залезть женщине под юбку. Тревоги социальных реформаторов по поводу положения бедных бездомных женщин во многом касались совсем юных девушек, вынужденных заниматься проституцией, в то время как женщины старшего возраста оказывались в иных обстоятельствах. Для них существовали и другие возможности заработка. Если работу найти не удавалось, женщины попрошайничали, иногда даже среди своих, таких же попрошаек, и выклянчивали пару пенни на чай и кусок хлеба, чтобы дожить до завтрашнего дня. Социологи поражались тому, как часто люди «самого низшего класса» проявляли милосердие: старым, немощным бродяжкам часто помогали «бойкие и удачливые нищие» – они «чувствовали за собой обязанность делиться с теми, кто стоял еще ниже на профессиональной лестнице»[72]. Джордж Симс писал: «Нигде так не распространены “общие котлы”, дружеские наводки и услуги, как среди нуждающихся, чей заработок нестабилен… уличный разносчик или портовый рабочий без раздумий бросит шестипенсовик в шляпу, протянутую бедняком, которого он видит впервые в жизни». Среди бездомных, облюбовавших одну и ту же ночлежку, такая взаимопомощь была в порядке вещей. Симс отмечал: если в ночлежку приходил человек, «у которого не было четырех пенсов на койку» и «его отчаянное положение не оставляло сомнений, постояльцы мигом пускали шляпу по кругу и набирали монет ему на ночлег». Делились и едой: «увидев, что у соседа ничего нет, человек протягивал ему свой чайник и говорил: “Держи, друг”; сосед подливал в чайник кипятка и пил вторую заварку»[73]. Хотя выпить чаю и найти ночлег за счет товарищей удавалось не каждый день, традиция взаимопомощи становилась большим подспорьем для бездомных.

Опыт бродяжничества Полли едва ли отличался от пережитого другими женщинами, очутившимися на улице. Поначалу жизнь на улице вызывала шок и уныние, но постепенно люди свыкались со своим положением. Неудивительно, что к моменту ареста на Трафальгарской площади в 1887 году, после полугода бродяжничества, из почтенной и благонравной жилички Домов Пибоди Полли превратилась в неуправляемую, сквернословившую оторву.

После слушания в магистратском суде 25 октября Полли «освободили под честное слово», но под угрозой ареста обязали ее отправиться в работный дом[74]. На этот раз она послушалась и поступила в ближайший работный дом на Энделл-стрит в районе Ковент-Гарден. Оттуда Полли перевели в работный дом Стрэнд-Юнион в Эдмонтоне, где она оставалась до декабря, а после, не в силах сносить условия проживания, ушла по собственному желанию.

Естественно, стоило ей покинуть казенные стены и вернуться на улицы, как она тут же вспомнила обо всех тяготах, с которыми приходится сталкиваться бродягам в середине зимы. Девятнадцатого декабря она снова появилась на пороге работного дома Ламбет-Юнион, но у администрации почему-то возникли сомнения по поводу ее принадлежности к приходу. В работном доме она провела Рождество – единственный день в году, когда подопечных кормили полноценным ужином, включавшим ростбиф и сливовый пудинг. Но уже на следующий день ее отправили восвояси. Полли растерялась, не зная, какой именно район Лондона ей теперь стоит считать своим домом, и побрела на север, к Холборну. Несколько ночей она провела в общежитии однодневного пребывания в Клеркенвелле и наскребла на три ночи в ночлежке «Фулвудс Рентс» – заведении с сомнительной репутацией близ Чансери-лейн, в квартале, который хорошо знала с детства. Но скудные денежные запасы истощились, и Полли вынуждена была обратиться в работный дом Холборн-Юнион. Жизнь на улице и сырая, холодная январская погода сказались на ее здоровье: вскоре она заболела, и ее поместили в лазарет в Арчуэй[75].

Пока Полли находилась на попечении работного дома Холборн-Юнион, приходские власти начали расследование с целью определить, принадлежит ли она к юрисдикции их округа или ее пребывание в работном доме должен оплачивать другой приход или приходской союз[76]. Тринадцатого февраля 1888 года Полли поправилась. Ее тут же вызвали на собеседование и постановили, что она должна вернуться в Ламбет – приходской союз, откуда ее совсем недавно выпроводили[77]. Как посылку, ее переправляли из прихода в приход и 16 апреля послали в работный дом на Ренфрю-роуд. Вскоре после поступления в заведение на Ренфрю-роуд Полли предстала перед миссис Филдер – той самой, что полтора года назад выпустила ее для трудоустройства. Можете себе представить, сколько вздохов и хмурых взглядов пришлось выдержать на себе Полли. В Ламбетском приходе ей оказались не рады и предложили трудоустроить ее служанкой – видимо, надеясь, что на этот раз дело закончится благополучно.