Пять жизней. Нерассказанные истории женщин, убитых Джеком-потрошителем

Джон и Энни поженились 1 мая 1869 года в церкви Всех Святых на Эннисмор-Гарденз в Найтсбридже – той самой, куда Смиты ходили на службы с тех пор, как Энни была совсем маленькой. В дом Рут на Монпелье-плейс молодожены и их гости, скорее всего, возвращались пешком. Энни гордо ступала по улицам родного квартала. Эмили записана как свидетельница со стороны Энни, а свидетелем Джона стал его коллега, кучер Джордж Уайт. Вскоре после свадьбы молодожены и Джордж Уайт поселились в одном доме – № 1 по Брукс-Мьюз-Норт[114].

Энни, дочь камердинера благородного джентльмена, выбрала для себя подходящую партию, выйдя за кучера благородного джентльмена. Профессия частного кучера не шла ни в какое сравнение с ремеслом кэбмена: те ошивались в пабах со стаканами бренди, изъяснялись отборными ругательствами и часто ночевали на сиденьях своих кэбов. Кучера не имели ничего общего и с задерганными водителями омнибусов, возивших простой рабочий люд с востока на запад и с севера на юг. Частных кучеров нанимали богатые семьи, и те отвечали за все хозяйские экипажи. Кучеров могло быть двое. Первый водил более крупные и престижные кареты – к примеру, четырехместную коляску, запряженную двумя лошадьми; второй кучер отвечал за экипажи, которые тянула одна лошадь. Подобно должности камердинера, которую когда-то занимал отец Энни, должность кучера находилась на самом верху иерархии домашних слуг. По сравнению со слугами, работавшими в доме, кучер обладал большей самостоятельностью. Женатый кучер с семьей обычно жил в каретном дворе, часто непосредственно над конюшнями или в комнатах, смежных с ними, чтобы иметь возможность следить за грумами и состоянием лошадей и экипажей. Хотя кучер мог столоваться со слугами более высокого ранга в комнате экономки, чаще всего он обедал и ужинал с женой в собственных комнатах. В богатых домах Лондона имелись собственные каретные дворы, где кучер мог жить бесплатно; в противном случае ему выдавали дополнительные средства на аренду жилья на свой выбор. Жилье, однако, должно было находиться рядом с конюшней.

В 1860-е годы жалование Джона могло составлять от тридцати пяти до восьмидесяти фунтов в год в зависимости от социального положения его хозяина. В эту сумму не входили чаевые, служившие существенным источником дополнительного дохода. Хозяева также обеспечивали кучеров как минимум одним или двумя комплектами рабочей одежды и одной ливреей (парадной формой), двумя парами сапог и двумя шляпами: в непогоду шляпы часто сносило ветром. Благодаря этим привилегиям Чэпмены могли вести более благополучную жизнь по сравнению с рядовыми представителями рабочего класса. У них была возможность откладывать деньги и впоследствии использовать накопления на реализацию своих устремлений.

С точки зрения социальной иерархии семья лондонского кучера, как и семья камердинера, формально относясь к рабочему классу, на деле находилась на «ничьей земле». Должность кучера считалась «одной из самых важных и доходных» среди служебных профессий: в распоряжении кучеров находилось «собственное маленькое ведомство, за его лошадьми, каретой и конюшнями ухаживали “помощники”», а он «с невозмутимым спокойствием взирал на все происходившее с высоты своего положения»[115]. Семьи и особенно жены частных кучеров, глядя на привилегированное положение мужей, нередко заболевали манией величия. По словам Мэйхью, кучера часто хвастали, что их жены могут не работать, так как «полностью обеспечены и слишком почтенны для этого». Некоторые семьи были настолько зажиточными, что могли нанять горничную или даже отправить дочерей в пансион. Однако иллюзия принадлежности к среднему классу разбивалась о реальность – жизнь в тесном каретном дворе, завешанном веревками с бельем и пропахшем лошадьми. И все же скромные кучерские дома, состоявшие обычно из трех-четырех комнат, находились в самых аристократических районах Англии.