Пятая колонна. Отпор клеветникам

А это? «Сталин впервые понял, что он не бессмертен». Когда? В семьдесят лет! Волков-то знает, что не бессмертен, еще с детства, а тиран видите ли… Между прочим, на Тегеранской конференции Сталин сказал Рузвельту и Черчиллю: «Пока мы живы, дело мира обеспечено, но лет через 10–12, когда мы умрем…». Нет, размышления на тему «Memento mori!» не были чужды Сталину.

И на ту же тему: «Шостаковичу удалось пережить тирана на целых 22 года. Это было подвигом!». Да какой же, прости господи, подвиг, если тиран был старше на тридцать лет! Не соображает, ликует. И неведомо ему, что все в руце Божьей. И что смерть, как сказал поэт, «иногда берет не тех, кого бы надо». Благодаря этому сам Волков совершил множество великих переживальческих подвигов.

От таких пароксизмов торжества, право, просто отдыхаешь душой на тех страницах, где, скажем, тихо и скромно сообщается, что в начале войны Шостаковичу нахлобучили на голову пожарную каску, обрядили в пожарный наряд и, как позже в партию, загнали на крышу Ленинградской консерватории тушить немецкие зажигалки.

Весьма отрадно читать и о «самоидентификации Шостаковича с евреями, далеко выходящей за рамки традиционного филосемитства». То есть, по-русски сказать, композитор, как герой, которого играет Юрий Соломин в фильме «Московская сага», то ли в душе, то ли вслух восклицал: «Не хочу быть русским! Хочу быть евреем!». Это явление в принципе нам знакомо. Например, писатель Григорий Бакланов на страницах «Еврейской газеты» очень решительно даже не филосемитами назвал, а просто лишил их нации и записал в евреи маршала Малиновского (украинца), маршала Катукова (русского) и генерала Доватора (белоруса). Ну как же! Первый родился в Одессе; второй по отчеству Ефимович, как Немцов; третий — Лев, как Троцкий, какие вам еще доказательства! Впрочем, и русские тут не дремлют, работая на тех же диверсантов. Недавно на моем сайте одна дама зачислила туда же великого русского художника Репина. Еще бы! Он же Илья, как Эренбург, а по отчеству Ефимович, как Швыдкой. Полный порядок!

Видимо, убеждение Волкова в филосемитстве Шостаковича соломинского закваса многое определило в его книге. Но какие же доказательства? Здесь небольшая заминка. Есть документы, говорит, свидетельствующие, что в молодости Шостакович был не чужд разговорам «о» жидовском засилье» в искусстве». На это могли навести его хотя бы Безыменский, Кирсанов, о коих речь впереди… Но в зрелые годы он стал филосемитом из филосемитов соломинского типа, о чем свидетельствует его вокальный цикл «Еврейские народные мелодии». Убедительно. А не зачислить нам туда же, допустим, еще и Лермонтова, у которого даже две «Еврейские мелодии», да Горького с его рассказом «Каин и Артем», да Куприна с его «Гамбринусом», заодно и Шолохова, любимейший образ которого — Аксинью — и в немом кино, и в звуковом играли еврейки.

* * *

Но оставим эту слишком чувствительную для некоторых персон тему, вернемся к вещам несомненным.

Сын композитора Максим пишет: «Шостакович и помыслить не мог о побеге за границу: мы, его родные, оставались в заложниках». А то махнул бы со всеми своими премиями, орденами и звездами, да? Судя по всему, сынок уверен в этом. Нет, яблочко от яблони может далеко закатиться…

«На встречах с журналистами, — продолжает» яблочко», — отец на провокационные вопросы отвечал одно: «Я благодарен СССР и своему правительству»». У него были все основания для такого ответа.

Но яблочко катится еще дальше: «До сих пор американские журналисты недовольны его ответами: «Что это он так лицемерил?». Они не понимают, в какую страну отцу надо было возвращаться и иначе отвечать он не мог» (Караван истории. 2004, март. С. 204).

Отец ваш, Максим Дмитриевич, всегда возвращался в любимую страну, за которую готов был отдать жизнь. 4 июля 1941 года, на другой день после великой речи Сталина по радио, в «Известиях» было напечатано письмо Шостаковича: «Вчера я подал заявление о зачислении меня добровольцем в народную армию по уничтожению фашизма… Я иду защищать свою страну и готов, не щадя ни жизни, ни сил выполнить любое задание, которое мне поручат. И если понадобится, то в любой момент — с оружием в руках или с заостренным творческим пером — я отдам всего себя для защиты нашей великой родины, для разгрома врага, для нашей победы».