Пятая печать. Том 1

«Человек — это звучит горЬко», раз живет он под символом госвласти — Ее Величества ПАЛКИ, — ибо скипетры, жезлы, демократизаторы разной длины, толщины и жесткости создаются для утверждения власти самого мерзкого примата — главнюка. Советская госдубина угодила в когтистую «Ежовую рукавицу» — учреждение с длинным, как дрын, названием: «ВЧК-ОГПУ-ГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ…» (многоточие ставится в конце незаконченного перечисления). А на эмблеме этого скороРасстрельного учреждения — дрын, стилизованный под дамоклов меч, висящий над Россией.

Конец предтечи.

Пролог — начало эпилога. Двадцать лет спустя после войны

И в мире нет истории страшней,

Безумней, чем история России.

(М. Волошин)

Время — июль 1965 г.

Возраст — 38 лет.

Место — река Агидель

(близь Каповой пещеры).

Глава 1

Я участник многих событий, определивших современную историю мира. Мои размышлизмы и мнения — не плоды изучения маразматических мемуаров и кастрированных архивов. Это мои впечатления от того лихого времени, которое не я имел, а которое меня имело. А кое-какие мыслишки забредали в мою детскую тыковку еще до воспитания в детском заведении НКВД, где меня держали и содержали, как социально опасного пацана-рецидивиста. Ведь с эмбрионального возраста я уже имел связь с врагами народа — своими родителями!! За это преступление Родина-мать заклеймила меня, антисоветского пацана, клеймом ЧСИР: «член семьи изменника Родины» (УК 1937 доп. к ст. 58.). Короче — ЧС, «чес», а то и «чесик».

После «нежного детства» в ДПР не поскупилась Родина, подарила мне «романтичную юность» с полным набором приключений для юношества. Была в таком наборчике и война. После второго ранения, став восемнадцатилетним инвалидом войны, обрел я не только солидное звание ветерана, но и соответствующее званию благоразумие: научился жить по правилу «не высовывайся!». Не выжить бы мне в советском обществе сталинской эпохи, не будь я инвалидом ВОВ со справкой о тяжелой контузии. Эта справка оправдывала «странное» поведение. Был я легкомысленно безыдейным, долговязо тощим придурком с карикатурно рыжей бородой и гитарой — типичным «стилягой» с собственными бардовыми песенками. «Стиль» был насмешкой над советской злобной рутиной. Мало кто понимал меня и мои поступки. Те, кто понимал, — меня любили. Кто не понимал — шарахались, а то и ненавидели.

Большинство считали, что перевоспитывать меня на примере Корчагина — дело зряшное. Я израненный, контуженный, со справкой: «психически неадекватен». Короче, придурок. Захочу и хохочу. А то и в морду… Для придурка это естественно. Как я окончил трудный энергофак в престижном институте УПИ? Я сам очень удивляюсь. Просто был я упрям. Добродетель это или порок — не знаю. Неприятностей от этого имел много.

Так стал я инженером. И тут открылось во мне еще одно противоречие: пренебрежение к карьере. Не хотел я быть начальством. Зато у кадровиков не было повода углубляться в мою биографию глубже воинской части. А по вкладышам в трудовую книжку, где несколько увольнений по статьям, сразу видно, что придурок я еще тот. И безалаберный.

Но кому интересна биография беспартийного и безыдейного беспечного технаря с гитарой, которого крутит жизнь на ободе Колеса Истории, а судьба монтажная смачно макает, как прорабчика, в каждую колдобину «героической советской эпохи»? Так как все серьезные стройки называются комсомольскими, то есть с контингентом з/к, — то и я не вылезаю из-за колючей проволоки. Злые языки прорекают: «Там твое место, стиляга!» Что ж, я сам выбрал это место. И с отпусками у меня без проблем. (См. повесть «У костра».) А на вкладыши и статьи в Ттрудовой книжке… чихал я на это! Зря кадровики старались!

Глава 2

Ночь. Костер на берегу реки. Лес неподалеку. А у костра среди палаток и двухместных байдарок возлежит «великолепная шестерка» из трех супружеских пар, связанных друг с другом тесными кокпитами байдарок, теплым уютом спальных мешков и прокопченными ведерками, в которых пробулькал не один пуд соли. Но самая крепкая связь меж нами — духовная. По интересам и симпатиям. Мы те, к кому относятся слова Экзюпери: «Единственная настоящая роскошь — это роскошь человеческого общения». Отдыхаем мы месяц после работы и год после отпуска, а мечта о следующем путешествии всегда светится неугасимым огоньком в наших бродяжьих душах.

Настырная тоненькая Леночка — строгая супруга Вити — отучает идеального Витю еще и от курения. Именно во время отпуска, пока он у нее под круглосуточным надзором. Тихая, скромная Света, как улиточка из ракушки, робко выглядывает из сияния талантов своего супруга Жоры. А талантлив Жора, как граненый стакан: многогранно. Маленькая, но всесторонне закругленная, обидчивая и восторженная, смешливая и заботливая хлопотушка Эля — самая лучшая половиночка моего жизнерадостного мироздания.