Пятая печать. Том 2

Стандартные, как оловянные солдатики, избавят они старушку Европу от юридических заморочек вроде прав человека. Напичканные трескучей демагогией, зажатые в тиски уставов и армейской дисциплины, отученные от любой мысли и до смерти запуганные Смершем, потопает двадцать седьмой годик по Европе, наводя сталинский порядок, заодно напоминая нам, фронтовикам, о том, что слишком много свободомыслия вдохнули мы с европейским воздухом!

Не спроста партия одела двадцать седьмой год во все новенькое. Нас, отправляя на смерть, так красиво не одевали. Не спроста вооружили их самым совершенным оружием! Пол-Европы под советскими войсками и никуда они отсюда не уйдут! Колесо истории набирает обороты, и сейчас только чудо спасет Европу от сталинской оккупации, при которой европеец сперва робко оглянется, будто бы пукнуть хочет, а потом осмелится подумать: «А при Гитлере дышалось свободнее»! Хуже мы, фашисты, нацистов или лучше — не мне сравнивать. Пока они порабощали другие народы, гебня превратила в рабов свой народ… других-то народов у гебухи не было. А сейчас?

И, может быть, это далеко не все, — загадочно произнес Монте-Кристо…

Вчерашняя газетка «За Советскую Родину!» писала про встречу на Эльбе наших генералов с американскими. Под жужжание десятков кинокамер и сияние фотовспышек всласть нацеловались генералы и слезами нерушимой дружбы друг друга до кальсон промочили под команды режиссерские: «Дубль! Еще один дубль! Слезу крупнее! Самым крупным планом!!!» Актеришки-самоучки. Представляшки. Проститутки политические. Но в рядовых русских и англо-американских душах медные трубы победный марш наяривают очень даже понатуре! Все о вечном мире мечтают. А Сталин, конечно, думает о том, что советская армия может идти по Европе и дальше — до Гибралтара. Кто ей помешает? Только не водевильная американская армия! А других-то уже нет… Так, чего доброго, сбудется моя сопливая мечта: «Гренада, Гренада, Гренада моя!»?

Поговорить бы с умным человеком об этом, поспорить бы… Впрочем, лучше не спорить. Афоризм «в споре рождается истина» — придумал стукач провокатор. В СССР после спора следует донос. А в армии спор способствует чистоте пола в казарме, если спор о Дарвине старшина подслушает. А он четко секет: разномыслие в армии недопустимо! Конечно, в природе все взаимосвязано, но думал ли Дарвин, что его «Теория видов» так благоприятно повлияет на чистоту полов в пульроте Чебаркульских лагерей?! Поэтому всегда надо помнить о том, что когда споришь с дураком, то он в это время делает то же самое.

Если не будет продолжения войны, то многие участники войны сменят военную форму на зековскую робу, чтобы за колючей проволокой подумать над тем: кого они защищали? Сталин историей России интересуется. Про декабристов читал, которые задним умом сильны были: вышли на Сенатскую площадь за идеи Наполеона не в двенадцатом году, а в двадцать пятом. А в двенадцатом эти недоумки, вместо того чтобы на сторону Наполеона перейти, против него воевали, отстояв самодержавие и рабство! И русские крестьяне — рабы потомственные — самоотверженно отстояли свое право на крепостное право. Скоты-патриоты! Мать их… до чего позорна история России! Как трусливы и глупы все наши предки!!! А мы? Мы что умнее, храбрее?

Есть сейчас в России прозорливый Сталин, который опередит современных декабристов! А глупый русский народ, обожая гебню, долго и искренне будет радоваться победе… над своей свободой! Еще и праздник Победы придумают… как праздник рабства! А я? Что я — других умнее? Сам влез в это дерьмо и расшарашился с пулеметом в самом загаженном политическом месте истории! Тилипаюсь туда-сюда, размышляя: в какую сторону шмякнуться, коль со всех сторон дерьмово? Воюю не за что-то, а за компанию с первым взводом второй роты третьего батальона. Обрыдло это. Как говорят фрицы: «Генук фюр михь!» (С меня хватит!). Настрелялся…

* * *

Прошла колонна стударей. А вслед за ними, на опустевшей дороге, виляя от обочины к обочине, неторопливо катит старинный грузовичок с развевающимся греческим флагом. Звонкий Ванька тут как тут, выскакивает на дорогу — бдительность демонстрирует:

— Стой! Кто такие?

Грузовичок останавливается. Шофер достает представительную бумагу с печатями и демонстрирует греко-рязанский акцент:

— Калимера-бонжур-сервус унд гут дей! Мы есть грека — раб фашистского дрека, мать их растак! Гутен таг! Ком нах хаус! Хрен в Рот фронт! Но пасаран!! Гитлер капут! Фрау фикен гут!

Дюжий детина в тесноватой, концлагерной полосатой одежде, поднимается в кузове:

— Калимера и здоровеньки булы! Тринкайте, хлопчики, за перемогу! Це вино доброе! — покачиваясь на нетрезвых ногах он, играючи подбрасывая, передает, подбежавшим солдатам, трехведерный винный бочонок овальной формы.