С трудом дождалась она выходных, дождалась дня, когда не останется ни одной причины, чтобы не отправиться в незнакомую часть города и отыскать незнакомца. Отыскать, чтобы просто взглянуть, а, возможно, и подойти к нему, заговорить, узнать, что с ним не так или же что не так с ней. Потому что это сияние… Это не нормально. Этого не может быть. Полин долго стояла у высокого здания, где работал незнакомец, затем заставила себя войти в необъятный холодный холл, по которому гулял сквозняк, узнала от охранника, что сегодня почти никто не работает, отправилась к дому, где жил сияющий незнакомец. Трамвай остановился у знакомой остановки, но выходить Полин так и не пришлось, наоборот – сильнее вжаться в сиденье, желая раствориться, провалиться, быть где угодно, только не здесь. «Он узнает меня! Вспомнит, что где-то видел и узнает!» – думала Полин, видя, как сияющий незнакомец входит в трамвай. Он занял свободное кресло в самом конце. Он и женщина с ребенком. Трамвай вздрогнул, пополз дальше по холодным рельсам. Полин не знала, куда ведет этот маршрут, но даже не утруждала себя, чтобы выглянуть в окно и запомнить детали. Куда важнее сейчас было услышать, о чем говорят незнакомец и женщина с ним. Странная женщина. Не такая сияющая, как он, но все равно необычная. И ребенок. Тоже необычный. Необычный так, как если бы весь мир Полин был нарисован рукой одного художника, а эти женщина и ребенок рукой другого, отличающегося по стилю и способностям. Особенно способностям. Полин поймала себя на мысли, что не может найти недостатков в лицах незнакомцев. Они казались ей идеальными, образцами красоты. Холодной красоты, но, тем не менее, красоты. Неоспоримой красоты. Женщина и ребенок до года. Полин не смогла удержаться и обернулась. Все снова началось казаться нереальным. «Словно чужой мир в моем мире», – решила Полин, потому что ничего другого в голову не приходило. Трамвай снизил скорость и остановился возле готовившегося к зиме парка. Незнакомец и женщина с ребенком вышли. Полин выждала минуту и выскочила следом за ними, за мгновение до того, как захлопнулись двери и трамвай загрохотал, уезжая прочь. В парке было безлюдно, и Полин снова начала бояться, что ее узнают, увидят. Люди, за которыми она следила, остановились у озера, на холодной глади которого все еще плавали утки. Полин села на скамейку, вытащила из кармана тонкую книгу в мягкой обложке и притворилась, что читает. Незнакомцы стояли к ней спиной. Она не видела их лиц, но ветер доносил обрывки фраз. Странных фраз. В основном это были монотонные обвинения и обиды. Только не те, которые Полин слышала, когда их мать еще жила с ними. Нет. Здесь все было другим, необычным. Полин даже не могла решить обвинения ли это. Скорее всего, просто отчаяние. Отчаяние сияющего незнакомца. Чужака, застрявшего в этом большом сером городе, который ему совершенно не нравится, который он ненавидит. Последние слова задели Полин, обидели. Ей захотелось уйти, оставить этот странный парк и странных людей. Оставить с их проблемами и их ненавистью. Вернее его проблемами и его ненавистью – потому что женщина, которая держала на руках ребенка, не говорила о родном городе Полин ничего плохого. Наоборот, Полин казалось, что этой женщине даже нравится здесь. Да. Определенно нравится. И поэтому они ссорятся. Ссорятся с сияющим незнакомцем. Ссорятся, потому что он хочет уйти, уехать, сбежать.
– Так почему бы тебе просто не сделать это? – спросила его женщина. Полин прислушалась, ожидая ответа. Ответа, после которого она точно уйдет. Но ответа не было. Незнакомец молчал. Или же говорил так тихо, что ветер не доносил до нее его слов. Несколько минут Полин продолжала напряженно прислушиваться, затем вспомнила отца. Отца, который так же одинок, как и незнакомец. Одинок после того, как ушла мать. И никто не понимает его. Никто не хочет его понимать. Полин поднялась со скамейки и пошла прочь, домой. Как бы там ни было, но этот вечер она планировала провести перед телевизором. И пусть отец будет снова сравнивать ее с матерью и обвинять в том, чего она никогда не делала – плевать, она все равно попробует быть с ним. Так, по крайней мере, думала Полин. Думала до тех пор, пока не увидела на своей кухне незнакомую женщину. Она сидела за столом. Отца не было.