Читаем Пятая рота полностью

— Стрелять он не станет, — рассудительно возразил Рыжий, — но разводящий сразу увидит, что замок и пломба сорваны и сообщит начкару. Даже если и разводящий промолчит, то утром придет начсклада, увидит сломанный замок и сорванную пломбу и тогда звиздец и разводящему и всем трем часовым третьего поста. Все четверо усядутся на губу. А может и под трибунал пойдут.

— И что теперь делать? — растерялся я.

— Мы его по-другому взломаем, — подал голос Тихон.

— Как?! — спросило его сразу шесть голосов.

Тихон минуты две под нашими выжидательными взглядами покумекал что-то, а потом выдал план:

— Поднимем крышу домкратом, двое пролезут в дыру и все там найдут. А мы сверху принимать будем.

— Голова-а-а! — все уважительно похлопали Тихона по плечам и спине.

— Ну, тогда я — в парк, за домкратом, а вы идите с часовым договаривайтесь.

Духсостав рассосался по полку: двое разведчиков отправились на хлебозавод, Тихон побежал в парк за домкратом, а я, Женек, Рыжий и еще один разведчик пошли уговаривать часового отойти в сторонку и не мешать нам воровать продукты.

На третьем посту, охраняя вещевой и продовольственный склады, стоял черпак из пятой роты. Мы окружили его и объяснили ситуацию. К счастью, часовой сам бывал в подобной ситуации: еще совсем недавно, в бытность духом, ему самому приходилось «рожать» среди ночи. Он все быстренько понял и, оговорив свою долю от уворованного, предупредил:

— Через час я меняюсь. Укладывайтесь в это время.

Час! Да нам и полчаса хватит! Вот только где Тихон?

Минут через семь подоспел и он, переводя дыхание от бега. Он стал осматривать крышу продсклада, решая в каком месте пристроить домкрат.

Склад представлял собой огромную землянку: позади столовой была вырыта огромная, размером со спортзал, яма, через которую были положены металлические трубы. Из таких же точно труб вдоль трассы шли две «нитки» с соляркой и бензином и достать их не было проблемой — соседи-комендачи отгрузят их сколько надо. На трубы была положена сетка-рабица, сверху которой были положены длинные полосы черного полиэтилена. Поверх полиэтилена был насыпан слой земли такой толщины, чтобы он мог защитить хранимые продукты от дождя, если он когда-нибудь тут бывает, и от осколков, если бы придурки-душманы в приступе непреодолимого идиотизма рискнули обстрелять расположение полка.

Тихон с видом знатока, будто он «подламывал» этот склад уже раз десятый, облюбовал трубу, похлопал по ней ладонью, прислушался к звуку, который она издала и стал заводить под нее домкрат.

— Погоди, — остановил Тихона Женек, — подложи.

Он протянул кусок доски из-под снарядного ящика и Тихон приспособил его в качестве опоры. Все стояли и смотрели открыв рот, как Тихон качает домкрат и труба медленно ползет вверх, открывая черный зев дыры. Когда домкрат был поднят до упора, образовалась дыра, достаточная для того, чтобы в нее можно было протиснуть ящик.

— Ну, кто полезет?

Вызвались Женек и Рыжий. Опасаясь задеть опору и обрушить крышу себе на хребет они по-змеиному на брюхе вползли в дыру. Пока Тихон возился с домкратом, я, смекнув, что на ощупь воровать будет несподручно, сгонял в каптерку и приволок лампу — обыкновенную «Летучую мышь», которая к счастью, оказалась заправленной. Я сунул эту лампу Аладдина в лаз. Оттуда послышалась возня, шорох, какие-то стуки и приглушенный мат — пацаны искали нужные продукты.

— Эй! Вы там получше ищите, — прогудел Тихон, просунув голову в дыру, — а то еще вместо тушенки толстолобика вытолкаете. Куда нам потом с ним?

Через несколько минут из дыры послышалось:

— Принимайте.

Я подскочил и вытащил тяжелый картонный ящик в котором гремели жестяные банки с консервами.

— Отойдите, не видно же ни хрена, — попросил я пацанов.

Те расступились и при неверном свете далекого фонаря мы попытались разобрать маркировку.

— Сгуха, — определил Тихон.

— Точно: сгуха, — подтвердил разведчик.

— Сгуха, мужики, — прошептал я в дыру, — давайте еще один ящик из этого же штабеля.

В дыре показался второй ящик, который подхватил разведчик.

— Ищите теперь свинину.

Снова послышались стуки об углы штабелей и тихий мат. Минут через десять в дыре показался третий картонный ящик. Тихон вытащил его и стал поворачивать так, чтобы на него падало побольше света от фонаря. Свет еле добивал до склада, но все равно можно было разглядеть наклейку поперек крышки. Это была вкуснейшая вещь на свете: каунасовская свиная тушенка! Пряная, с лаврушкой и шариками черного перца внутри, необычайно вкусная и калорийная.

— Давай еще пару ящиков, — попросил в дырку Тихон.

Двое разведчиков вернулись с хлебозавода. В подолах хэбэшек они держали по две буханки хлеба:

— Горячий, — похвастались они.

Через минуту из дырки были вытянуты еще два ящика тушенки.

— Выбирайтесь теперь сами, — разведчик сунул в дырку руку, чтобы помочь пацанам выбраться, — у часового скоро смена заканчивается.

Женек и Рыжий кряхтя выбрались наружу и стали отряхивать животы и коленки от пыли. Тихон отвернул вентиль на домкрате и труба стало медленно осаживаться на прежнее место.

Перейти на страницу:

Все книги серии Афган. Локальные войны

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман