Пятая рота

— Как куда? Домой! Домо-о-ой. Понял?

У меня упало настроение: только, можно сказать, познакомился с земляками, и вот, они уезжают на дембель, а я остаюсь в полку. Без земляческой опеки. Но проводить земляков было все-таки нужно.

— Ладно, мужики, — согласился я, — я с фильма «свинчу» и приду в каптерку.

— Добро! — земляки хлопнули меня по плечу и ушли по своим дембельским делам: взрывать косяк и догоняться бражкой.

Все время до фильма я провел как на иголках, не решаясь сорваться в каптерку шестой роты. Востриков вернулся после ужина и я постарался попасться ему на глаза, чтобы мужик не переживал напрасно — тут, я тут, товарищ капитан. Мы строем пришли в летний клуб и я выбрал себе место с краю последнего ряда, чтобы, когда пойдут титры, рвануть к землякам.

В каптерке уже не просто шло веселье, а стоял алкогольно-наркотический угар. Был накрыт такой же стол как вчера. В чайниках плескалась брага, в двух котелках остывал плов, по столу катались апельсины и яблоки. Между ложек валялось разбросанное печенье. Шестая рота провожала своих дембелей. Все были мне знакомы по вчерашнему загулу. Мирон, сменившись с караула, спал прямо за столом, уперев в него руки и положив на них голову. Пять дембелей и три деда сидели вокруг стола уже изрядно поднабравшиеся. Все говорили разом и никто не слушал другого. Трезвый был только Барабаш — ему как дежурному по роте положено было явиться после отбоя к дежурному по полку, дать раскладку по личному составу и доложить, что шестая рота «отбилась» без происшествий. Поэтому, он единственный, кто сидел с закрытым ртом. Мое появление бурно приветствовалось земляками и снова повторился вчерашний «круг почёта»: косяк, кружка бражки, зверский аппетит и пожирание плова. Учитывая мое вчерашнее разобранное состояние и уже имея кое-какой опыт, в этот раз я отделался двумя затяжками чарса и половиной кружки браги. Дембелям и дедам вольно колобродить хоть до утра, а мне сегодня еще в строй вставать. Нужно быть в форме, а не болтаться жалкой и беспомощной сосиской. В дальнем углу под вешалкой с шинелями я обнаружил гитару и уселся ее настраивать.

— Так ты еще и играешь?! — восхитились дембеля, — а ну, сбацай нам.

От чего же не сбацать, когда хорошо просят и настроение есть? И я запел песню, которая во дворе у нас пользовалась бешеной популярностью:

Ты можешь ходить как запущенный сад,
А можешь все наголо сбрить:
И то и другое я видел не раз.
Кого ты хотел удивить?

Эту песню нельзя было просто петь. Ее надо было обязательно орать. Песня и без того не тихая, помноженная на десяток хрипло-пьяных голосов, грянула в каптерке. Еще второй припев был выкрикнут нами до конца, как дверь в каптерку распахнулась настежь и на пороге нарисовался Малёк. Должно быть, на звук приплыл. Пытаясь разглядеть всех присутствующих, он вытянул шею, вглядываясь в полумрак каптерки. Свет тусклой лампочки-сороковки едва пробивал плотные слои табачного дыма и лиц было не разобрать.

— У вас никого из карантина нет? — поинтересовался Малек у крайних.

Ему не успели ответить.

Мирон открыл один глаз, уронил руку под стол, что-то там нашарил и через секунду неожиданно и быстро метнул лейтенанту в голову. Тяжелый горный сапог со стальными треконями на подошве грохнул в дверь, оставив в досках глубокие выщерблены. Малек успел-таки захлопнуть ее, защищаясь от броска. С такой реакцией — в Олимпийскую сборную. А иначе — верная смерть. Или контузия.

— Кто это, Саня? — спросил Мирон Барабаша.

— Да-а… — отмахнулся Барабаш, — летеха из карантина.

— А сколько он служит?

— Может, с неделю в полку.

— А что ж он, придурок, без стука в каптерку заходит? Его там, где воспитывали, вежливости, что ли, не выучили?

Мирон снова положил голову на руки и моментально заснул. Сутки в карауле и принятая «доза» снова сломали его.

Я несколько подивился такому обхождению рядового с офицером и сразу же вспомнил, что мне уже пора обратно в модуль. Задерживать меня никто не стал.

На вечерней проверке Востриков, выкликая мою фамилию, недоверчиво посмотрел в мою сторону, убедился, что я в строю, прочитал еще пять-шесть фамилий и объявил:

— Отбой — сорок пять секунд.

Сорок пять? Если отбой, то духам и двадцати много! В учебке мы сотни раз отрабатывали «отбой-подъем» и свои движения по раздеванию-одеванию довели до автоматизма.

Три самых сладких слова для молодого бойца: «Отбой», «Обед» и «Письмо».

Востриков еще и лба не успел бы перекрестить, как я уже был под одеялом. Кайф какой — на первом ярусе! Вспомнилось как в учебке сержант, давая команду отбой, желал нам спокойной ночи.

— Взаимно, — хором отвечала ему учебная рота.

— День прошел! — констатировал сержант.

— Слава Богу — не убили! — соглашались с ним сто восемьдесят курсантов.

«День прошел», — сказал я сам себе, — «и слава Богу — не убили».

День был насыщенный событиями. Да и на тактике подустал.

Я заснул раньше, чем смежил веки

11. Окончание карантина