Читаем Пятая рота полностью

Я начал прикидывать свой маршрут. Парк располагался сразу за караулкой, значит пятый и шестой посты я расставлю минуты за четыре. Но потом нужно было пройти через весь парк, для того чтобы попасть на склад ГСМ и поменять четвертый пост. Это еще минуты четыре. Еще минут пять на то, чтобы вернуться обратно в караулку. Итого — тринадцать минут. На три минуты дольше, чем у Рыжего… было бы! Если бы не крюк в полтора километра до седьмого и восьмого постов. Полтора километра в одну сторону, да столько же обратно — выходит три. Человек, идя с нормальной скоростью шесть километров в час, преодолевает это расстояние за полчаса. Полчаса плюс тринадцать минут это уже три четверти часа. Плюс время на получение и сдачу оружия. Следующие сутки мне предстояло как верблюду бродить по пескам, разводя посты, с короткими перекурами. И мне даже выспаться не удастся. Причем, если рядовые, отстояв на посту положенные два часа, следующие четыре часа проведут в караулке, а всего за сутки каждый из рядовых выйдет на пост четыре раза, то я по этому кругу пробегусь двенадцать раз и за те же сутки пройду порядка сорока километров, разводя свои пять постов.

«Ну и где же справедливость?!» — отчаялся я, сделав свои подсчеты, — «Почему рыжим всегда везет?!».

Честное слово в этот момент я со всем пылом юношеского максимализма почти ненавидел Рыжего. Всех рыжих и всех хохлов в мире за то, что им повезло, а мне нет. За то, что Рыжий, который одного со мной призыва и даже в Афган мы приехали на одном КАМАЗе, тот самый Рыжий, с которым мы вместе «строили» чмырей и угнетали Золотого, этот Рыжий-Рыжий-Конопатый, предстоящие сутки будет валяться на топчане в караулке, а я буду сайгачить вокруг полка, падая на топчан минут на сорок и не успевая даже как следует выпрямить ноги между обходами постов.

— Ну, все, мужики, — Барабаш двинулся к выходу из палатки, — полшестого придете ко мне оружие получать, в восемнадцать-ноль-ноль развод.

— Хрена ли ты скалишься? — огрызнулся я на Рыжего, когда Барабаш ушел.

— А что мне, плакать что ли?

Видеть его довольную конопатую рожу, на которой весело конопатился нос-картошка, было выше моих сил. Я залез на второй ярус и, не раздеваясь, накрыл голову подушкой.

— Все! Я спать буду.

— Да ладно, чего там, — подсел ко мне Рыжий, — что я: выпрашивал себе посты, что ли? Чего ты насупился?

Я уже начал помаленьку остывать и ко мне возвращалась способность понимать, что Рыжий и в самом деле ни в чем не виноват. Он Барабашу не брат, не сват и не земляк. Он его ни о чем не просил. Барабаш сам распределил посты между нами.

— Извини, Вован, погорячился, — сказал я уже примирительно, — только мне и в самом деле сутки предстоят «виловые». Надо отдохнуть, набраться сил перед забегом.

— А-а. Ну, валяй, набирайся, — согласился со мной Рыжий.

На этот раз мы не поссорились.

Сколько раз говорил я себе, что нужно быть сдержанней в решениях и в оценках?! Что глупо и даже смешно срываться в кавалерийскую атаку с пикой наперевес, не вникнув в ситуацию, а повинуясь сиюминутным эмоциям. Сколько раз убеждал я себя, что мужчина, прежде, чем что-либо сделать, должен хорошенько подумать головой. Умение думать головой — то немногое, что отличает мужчину от женщин и дураков. Ни те, ни другие думать головой не способны. Женщины чаще всего думают лобковой костью, а дуракам думать просто нечем, бедолагам, за неимением мозгов. Поэтому, мужчина должен думать за себя, за дураков и за женщин.

Чего это я вскрылился на Рыжего? Что плохого он мне сделал? Ну, выпали парню три близких поста, а мне пять далеких. Ну и что? На этом служба не заканчивается. Завтра или послезавтра ему будет труднее, чем мне. Что ему тогда — приходить мне морду бить из-за этого?

Я ругал самого себя за несдержанность в умозаключениях еще сильнее, когда развел часовых по постам во второй или третий раз. Делалось это примерно так…

Полшестого двадцать семь человек получили у Барабаша автоматы и штык-ножи и толпой двинулись на плац строиться на развод. Из двадцати семи караульных двадцать были дембеля, коротающие время в ожидании отправки в СССР. Двадцать восьмым был помначкара старший сержант Барабаш. Семь недембелей были мы с Рыжим и еще пятеро: тех самых чмыроватых дедов, которых мы вчера тумаками заставили копать канаву для умывальника. Мои «друзья» Жиляев и Манаенков — среди них. Начальником караула вопреки всем уставам и инструкциям заступал не офицер а старший прапорщик Мусин. Старшего прапорщика Мусина уважали даже дембеля, поэтому в караульное помещение они взяли всего один тридцатишестилитровый термос браги и вполне разумное количество чарса, не для того, чтобы на целые сутки погрузить себя в алкогольно-наркотический дурман, а исключительно для веселья, хорошего настроения и чтобы убить время между сменами.

Перейти на страницу:

Все книги серии Афган. Локальные войны

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман