Пятая рота

«Вот они — герои!» — думал я, — «настоящие «псы войны», прожженные афганским палящим солнцем, покрытые дорожной пылью, пропитанные порохом герои!».

А как еще назвать людей, которые ходят на войну как на работу? Привычную, надоевшую, опасную, но необходимую для спокойствия и мирной жизни других людей работу.

До сих пор свое представление о войне и боевых действиях я составлял по фильмам и книгам про Великую Отечественную. Мне наивно представлялось, что главное дело на войне — это всем гуртом бежать в атаку вслед за развевающимся впереди развернутым Красным Знаменем и кричать «ура!». В фильмах солдаты носили усы и медали и всегда готовы были отдать жизнь за Родину. Поэтому, я ожидал, что сейчас в полк стройными колоннами поротно и повзводно, звеня медалями и сверкая орденами войдут герои с автоматами за плечами и, отбивая строевой шаг, выстроятся на плацу для очередного награждения отличившихся. Стряхнут пыль с манжет и коленей и застынут в ожидании. Я уже мысленно видел как седой полковник, стоя возле развернутого знамени, вручает награды солдатам, а те выходят по одному, рубят строевым, с достоинством принимают медаль или орден, пожимают протянутую руку любимого командира и четко произносят: «Служу Советскому Союзу!».

Глупый, глупый, глупый, глупый…

Глупый и наивный младший сержант Советской Армии первого года службы.

Какая жестокая и ошеломляющая действительность!

Какая пошлая проза жизни!

Как легко от первого же соприкосновения с грубой реальностью слетают с переносицы розовые очки юношеской сентиментальности и с каким сухим треском разлетаются они на мелкие осколки по камням и гравию, попираемые ногами жестокосердных сослуживцев и открывая глазам бесстыдный в своей обнаженной простоте мир, ярко освещенный афганским солнцем.

Мир без теней и полутонов.

В полк стали втягиваться БТРы. В своей носорожьей громоздкости они медленно ползли по бетонированным дорожкам к палаткам и только некоторые, не дожидаясь своей очереди или желая срезать путь, ехали прямо через плац. На броне сидели или шли рядом…

Нет, не герои!

Даже не солдаты.

По-хозяйски оседлав БТРы или сопровождая их вольным шагом, в расположение полка хлынула банда махновцев!

Ни на какой строй не было даже намека. Перешагнув за ворота КПП, люди веером расходились по свои палаткам и модулям, не соблюдая дороги, а лишь держа направление. Все они были одеты в отвратительнейшее тряпье, не столько ветхое, сколько грязное и среди них не было двух, одетых одинаково. Хэбэ, тельники, маскхалаты, кэзээски, трико, штормовки, сапоги, ботинки, кеды, кроссовки — все это варьировалось в невообразимых комбинациях. Глядя на это стадо то ли нищих, то ли анархистов времен Гражданской войны, я вспомнил капитана-покупателя, который на вертушке прилетел на Шайбу за молодыми — и он показался мне едва ли не франтом на фоне того тряпья, которое было сейчас надето на прибывших с операции.

Мы с Рыжим переглянулись. В его взгляде читалось то же разочарование, что и в моем:

«А где же герои?! А где же медали?! Вот этот сброд блатных и шайка нищих и есть те самые «псы войны»? В хорошее же место мы попали для продолжения службы! Даже еще короче — мы попали…».

Впечатление о горно-стрелковом полку как о сборище анархистов укрепилось окончательно, когда из БТРов, вставших возле палаток, через люки десантных отделений стали выволакивать какие-то матрасы, подушки, одеяла. Оставшиеся на броне что-то отвязывали от башни и от кормы и сверху подавали ящики, картонные коробки и что-то еще, чего было не разглядеть. Анархисты сновали вокруг БТРов как муравьи возле гусеницы, сноровисто перетаскивая весь этот бродяжий скарб в палатки.

«Мама! Куда я попал?! Забери меня отсюда. Мешочники. Как есть — мешочники».

Если бы я был художник и мне бы вздумалось все происходящее сейчас в полку с натуры перенести на холст, то картину я бы не задумываясь назвал: «Цыгане вернулись с ярмарки».

И это был бы chef-d'oeuvre.

В течение следующих нескольких часов вся это золотая орда разбившись на небольшие кучки, отдаленно похожие на строй, ходила мимо караулки в баню и из бани. В бане происходило чудесное преображение нищих в солдат срочной службы и они выходили оттуда в чистом, держа свои снятые лохмотья подмышкой.

Однако, помывка нескольких сот человек из восьми леек дело небыстрое и поэтому, дежурный по полку перенес ужин на час, чтобы все, вернувшиеся с операции, смогли привести себя в порядок, прежде, чем сесть за стол.

Караул закончился — после развода в караулку пришла смена и стала принимать дежурство. Я в последний раз, уже с новым разводящим, развел посты и снялся с караула. Сдав автомат обратно Барабашу, я с замирающим от робости сердцем пошел в свою палатку, где меня, я это знал точно, с огромным нетерпением ждали мои будущие сослуживцы трех призывов — духи, черпаки и деды.

«Как они меня примут?» — едва ли не обмирая думал я, переставляя ватные от усталости и непонятного страха ноги.