Пятая труба; Тень власти

— Я ничего не обещал вам, — строго сказал я. — Я объявил, что с вами поступят сообразно тому мнению, которое у меня о вас составится. Я так и сделаю. Я встретил двух женщин, которые не задумались убить ребёнка и отправить на эшафот невинную девушку из-за каких-то шести флоринов. Они могли бы сделать что-нибудь и ещё худшее, если бы только им за это заплатили. Я сказал, что мне нужны ловкие люди, а вы действовали довольно неуклюже. Какие доказательства вы собрали? Жаба в колодце, чёрный человек да умерший ребёнок. Старая история! Давно бы пора всё это бросить. Это может действовать только на каких-нибудь старух. Вы сами изрекли себе приговор.

На несколько минут воцарилось молчание.

— Вы обманули нас, заставив подписать бумагу, — яростно завопила Анна ван Линден. — Если бы мы знали, что в ней написано, мы бы никогда этого не сделали. Мы не желаем признавать своей подписи.

— Тише, тише, — отвечал я. — Разве там написано что-нибудь такое, чего вы мне не говорили? Что касается вашей подписи, то вы можете отрицать её сколько угодно. От этого дело нисколько не изменится. Я обманул вас? Я научу вас, как нужно говорить со мной. Если бы мне нужно было заставить вас сказать неправду, то у меня был для этого другой, более простой путь: комната пыток здесь внизу, да и палач наготове.

Снова наступило молчание. Старуха дрожала от страха, но ван Линден сохраняла полное спокойствие.

— Что вы с нами намерены делать? — спросила она наконец.

— Сейчас узнаете. Прежде всего вы должны подписать другую бумагу, которую я заготовил. Я вам вкратце сообщу её содержание, чтобы вы опять потом не говорили об обмане. В бумаге будет написано, что всё это колдовство, в котором была обвинена мадемуазель де Бреголль, вы проделали сами, а затем, частью по злому умыслу, частью во избежание собственного ареста, свалили всё на неё, благо инквизитор, очевидно, был настроен против неё.

— Это неправда! — разом воскликнули обе.

— Как неправда? Ведь доказательства, которые вы собрали против обвиняемой, оказались ложными. А между тем на основании их она едва не была сожжена. Вы ведь сами в этом сознались, и я ещё не решил, как воспользоваться этим признанием.

Обе женщины задрожали.

— Ну, теперь вы подпишете? — спросил я тоном, не допускающим возражений.

— Нет, нет! Никогда! — закричала ван Линден. Бригитта, дрожа, сделала лишь отрицательный знак рукой и энергично тряхнула своей седой головой.

— Хорошо.

Я позвонил. Вошёл дежурный солдат.

— Что изволите приказать, сеньор?

— Скажи палачу Якобу Питерсу, который ждёт внизу, чтобы он взял с собой помощника и пришёл сюда.

Солдат ушёл. Обе женщины, крепко стиснув руки, застыли в неподвижной позе. На их лицах нельзя было прочесть ничего.

— Вы ещё не взяли следуемых вам денег, — сказал я. — Вы их заработали. Хорошо сделаете, если возьмёте их и спрячете в какой-нибудь карман. Я не знаю, имеет ли палач привычку возвращать то, что попадается ему под руку. Я ещё не успел познакомиться с ним поближе, но люди его ремесла на этот счёт обыкновенно очень забывчивы.

Старая ведьма с минуту стояла в нерешительности, потом жадно схватила монеты и спрятала их в карман. Но Анна ван Линден отвечала с гневом, на который я не считал её способной:

— Можете сами взять свои деньги.

— Я никогда не беру назад денег, которые вышли из моих рук, — высокомерно отвечал я. — Если вы не желаете брать их, то пусть они остаются здесь, пока кто-нибудь не возьмёт их.

И я повернулся к ней спиной.

Через минуту в дверь постучали. Вошёл Якоб Питере с помощником.

Питере — человек средних лет, по обличью настоящий крестьянин с большой красивой бородой. Никогда бы и не заподозрил в нём палача. Я часто удивлялся, как люди его профессии могут иметь такой благодушный вид, будто жизнь представала перед ними лишь в розовом свете. Происходит ли это оттого, что, живя среди постоянных ужасов, они мало-помалу делаются к ним нечувствительны, или самые мучения доставляют им удовольствие, — этого я не берусь сказать. Впрочем, я не замечал, чтобы их жертвы что-нибудь выигрывали от этого благодушия.

Якоб Питере дружески кивнул обеим женщинам, которых предстояло ему передать, с видом человека, который в высшем обществе чувствует своё привилегированное положение. Вид его, казалось, говорил, что ему будет очень приятно в первый раз поработать в качестве палача над этими двумя женщинами, с которыми он, очевидно, был давно знаком.

По моему приказанию он повёл их к маленькой двери, которая находилась против входной двери и скрывала за собой винтовую лестницу, проделанную в стене. Для пыток дом устроен очень удобно: отсюда не дойдёт до внешнего мира ни один звук, и без всякого нежелательного вмешательства публики жертву можно было в одну минуту спровадить вниз или вызвать опять наверх.

Когда мы спустились в это ужасное место, в нём было почти темно и пришлось зажечь свет. Я бросил вокруг себя беглый взгляд. Заметив моё любопытство, Якоб Питере самодовольно сказал:

— Всё в самом лучшем порядке, ваше превосходительство. За последнее время инструментам некогда было заржаветь.