— Говоря по правде, — сказал я после некоторой паузы, — эти признания были не совсем добровольны. Но ясно, что я должен был покончить с этим монахом, если бы мне, не удалось получить что-нибудь такое, что отдавало бы его мне во власть. Он человек неглупый и сам понимал это. Я задал ему вопрос, какому роду смерти он отдаёт предпочтение. Оказалось, что у него такого предпочтения нет. Он ещё долго не хотел рассказать мне всё об этом деле, и если бы мой слуга Диего случайно не знал о нём кое-что, то мне, пожалуй, в конце концов пришлось бы преждевременно отправить его в лоно святых. Но когда исчезает без вести какой-нибудь монах, всегда поднимается большая возня. А эти доминиканцы особенно стоят друг за друга. Таким образом, всё уладилось как нельзя лучше. Лично я с большой неохотой отпускаю его на свободу и к стыду своему должен сознаться, что моя власть не простирается так далеко, чтобы повесить его, как он этого заслуживает. Но наше время ещё не созрело до того, чтобы судить священника, как всякого другого смертного.
— Я гораздо более довольна, что он остался в живых, — мягко возразила мадемуазель де Бреголль. — Ещё раз приношу вам свою благодарность.
— Пока ещё рано благодарить. Мы ещё не видели, чем кончит отец Бернардо. Пока он не, явится к себе в монастырь в роли кающегося грешника, до тех пор он в моих руках, а там дальше увидим.
На этот счёт у меня были свои планы, но незачем было раскрывать их перед мадемуазель де Бреголль.
— Теперь я должен с вами проститься.
Услыхав эту испанскую формулу прощания, она слегка вспыхнула.
— Сеньорита ван дер Веерен, буду ли я иметь удовольствие проводить вас домой? После двенадцати часов никто не оскорбит вас даже взглядом, но так как наказание, наложенное мною на тех двух солдат, станет известно другим не раньше этого времени, то теперь вам лучше вернуться в моём обществе.
Она согласилась и покорно сказала:
— Благодарю вас, я согласна.
— Донна Изабелла сделалась сегодня утром жертвой грубости двух моих солдат, о чём я чрезвычайно сожалею, — объяснил я своей хозяйке. — Но этого больше не повторится.
Мы распрощались. Когда донна Изабелла уже вышла, мадемуазель де Бреголль жестом удержала меня.
— Сеньор, — сказала она тихим голосом, слегка краснея, — у меня остался ваш плащ. Позвольте мне сохранить его на память о том, что вчера случилось и что вы сделали!
Я поклонился:
— Вы оказываете мне большую честь, сеньорита. Мне и в голову не могло прийти, что мой бедный плащ получит когда-нибудь столь благородное употребление.
Когда мы вновь очутились на улице, донна Изабелла не показывала большой охоты поддерживать разговор. Я тоже смолк и довольствовался тем, что стал наблюдать игру света и тени на её лице. Стоило взглянуть на её кожу, гладкую, как полированная слоновая кость, на её тёмные блестящие волосы и гордый рот. Мало-помалу щёки её порозовели, может быть, оттого, что я пристально смотрел на неё и она это, не видя моего взгляда, чувствовала. Мы почти дошли до её дома, как вдруг навстречу нам показалась толпа горожан человек из пяти, одетых в свои лучшие платья. Увидев нас, они вдруг было остановились, но потом, отвесив глубокий поклон, тронулись дальше. В середине шёл толстый дородный человек, пышущий здоровьем, хороший, хотя и не побуждающий к подражанию образчик голландского бюргера.
— Ваше превосходительство, — начал этот дородный молодец, сняв шляпу. — Прошу извинения за то, что мы прервали вашу прогулку. Но интересы города прежде всего — мы идём к городскому дому, жаждая услышать вашу речь. Встретив вас здесь, я, Ян ван Тилен, которого вы, несомненно, помните, я и мои коллеги имеем честь поздравить вас с прибытием вчера в наш город. А это мои друзья Адриан Гульд, Петер Поттер и Яков Аален. Они просили меня выступить за них перед вашим превосходительством. Мы, а в особенности я, должны заявить серьёзные жалобы на солдат, расположенных в наших домах. Зная вашу справедливость, мы уверены, что вы изволите их выслушать.
— Нельзя ли обождать с этим делом? — спросил я полусердито, полусмеясь. — Вы видите, я иду с дамой.
— Я вижу это, ваше превосходительство. С вами прекрасная дочка нашего бургомистра и моего приятеля ван дер Веерена. Сударыня, позвольте мне засвидетельствовать вам своё почтение. Но наше дело не терпит отлагательств. Даже в данную минуту, по всему вероятию, творятся бесчинства.
— В таком случае хорошо, говорите, — сказал я.
Я не рассчитывал на то, что донне Изабелле придётся выслушать это дело и мой ответ на его просьбу.