Пятая труба; Тень власти

— Губернатора! — ревела толпа. — Губернатора! Бейте стёкла и ломайте ворота! Идём громить дома советников!

Дело принимало опасный оборот. Конечно, всё это происходило не из одной только любви ко мне, и теперь дома ван Шюйтена и других дорого заплатят за страдания и бедность этой толпы.

— Ваше превосходительство, — закричал ван Сильт, — умоляю вас, сделайте что-нибудь и остановите толпу. Покажитесь им, пусть они убедятся, что вы живы и в безопасности.

— Этого я не знаю, — холодно отвечал я. — Здесь только что говорили, что я ещё в вашей власти. Народ явился освободить меня, и я не вижу причин препятствовать ему в этом!

— Ваше превосходительство…

Просил уже не он один, просили все. Но их голосов не слышно было среди громовых ударов в главную дверь дворца.

Где-то вдруг ударили в колокол, и его резкий, нетерпеливый звон врывался в уши в промежуток между ударами в дверь. Эти удары становились всё сильнее и чаще. Зала вся дрожала, стёкла звенели. Царило общее молчание.

Удар раздавался за ударом, а толпа выла, как стая демонов. Они пришли сюда с доброй целью, и я знал, что они хорошо настроены относительно меня и донны Марион. Но в этих волнениях и бунтах всегда есть нечто такое, что будит зверя в каждом даже самом мирном человеке. В этой толпе было немало людей, озлобленных голодом, болезнями и страданиями, в которых они, справедливо или нет, винили совет. И вот теперь они явились сюда, чтобы отомстить за все свои невзгоды и, быть может, в надежде улучшить своё положение за счёт тех, кто ест, когда они голодают. За ними стояли их жёны, побуждая их. Их крики резко выделялись среди общего глухого гула.

Вдруг раздался сухой треск, за ним второй, третий. То стреляли из окон нижнего этажа люди барона ван Гульста, не знаю, для того ли, чтобы только напугать толпу, или же серьёзно.

Дело приближалось к решительной развязке. Раздалось ещё несколько залпов. Поднялись ужасные крики и проклятия, разразилось настоящее восстание.

Если толпа ворвётся сюда, всем придётся плохо, и в зале заседаний совета не было ни одного человека, который бы этого не понимал. Два или три члена совета, бросившиеся было в начале перестрелки к окнам, в ужасе отскочили назад и, дрожа, сели на свои места. Некоторые бросились к ван Сильту и пытались уговорить его принять какие-нибудь меры, но среди общего шума их слов было не слышно. Некоторые, в числе их и ван Гирт, сидели неподвижно и, соблюдая молчание, смотрели в пространство. Один из советников забился в угол и плакал, как малое дитя.

Я взглянул на донну Марион. Она встала со своего места и держалась спокойно, только глаза её горели. Казалось, ураган, который она сама спустила с цепи, её нисколько не страшил.

Ван Сильт бросился передо мной на колени, указывая рукой на окно и жестами умоляя меня выйти и заговорить с народом. Но просьбы его были напрасны: разразившуюся бурю ни я, ни кто-либо уже не мог усмирить одними словами. Я только уронил бы теперь свой авторитет, который понадобится мне, когда толпа вломится в зал, — а это было вопросом нескольких минут.

Но не прошло и нескольких минут. Вдруг раздался страшный удар, потрясший до основания весь дом, — двери были выломаны. Все разом поднялись со своих мест. Советник, плакавший в углу, видимо, сошёл с ума: он визжал и танцевал.

Минуты через две из коридора донёсся глухой шум, подобный прибою сильной волны. Прошла ещё минута, и высокие двери, ведущие в залу заседаний, полетели на пол, сорванные с петель. Привратники, охранявшие их, были сбиты с ног и растоптаны. Двери были не заперты, но никто не попробовал их отпереть.

Первым ворвался Торрихос с полудюжиной людей моей гвардии. За ними показалась толпа людей с дикими, возбуждёнными лицами. Некоторые были одеты только в грубые полотняные рубахи, другие в кожаные передники. Большинство было без шапок, только на двух-трёх было что-то вроде стальных касок. Но все были охвачены жадностью, яростью и опьянением бурными событиями начинающегося дня.

Вломившись, они остановились в изумлении: в зале царило полное спокойствие. Многие из членов совета упали в свои кресла, молча ожидая своей участи с таким достоинством, какого раньше в них не было. Только у одного из них зубы невольно выбивали дробь.

Эта торжественная тишина, полусвет, царивший в зале, неподвижные фигуры в креслах — всё это отрезвило нападающих. Это было, конечно, мнимое спокойствие, но им, вломившимся сюда из самого центра битвы, оно показалось настоящим.

Я воспользовался этим моментом и заговорил громким голосом:

— Благодарю вас всех. Вы освободили меня, и я этого не забуду. Каждый получит свою награду, но вы должны получить, а не вырывать её. Торрихос, сторожи двери. Все могут видеть и слышать всё, что тут происходит, но никто не должен ни входить, ни выходить из зала: заседание совета ещё не кончилось.

Потом я подошёл к окну и распахнул его настежь.