Пятая труба; Тень власти

Она принесла книгу из соседней комнаты. Раскрыв её, она начала читать своим низким, звучным голосом, как явились ко мне искушения и как они исчезли.

Смолкли наконец последние слова. Рука, державшая книгу, медленно опустилась, и две крупные слезы скатились по её щекам.

В зале опять настала полная тишина. Примолкла даже толпа, гудевшая в коридоре. Все стояли молча, как бы очарованные торжественным выражением лица и голоса женщины, говорившей в зале заседания, испуганные её слезами, хотя они и не вполне понимали значения всего, что происходило.

Помолчав немного, я заговорил опять:

— Теперь я докажу вам искренность всего того, что я говорил и писал. Дайте мне письмо короля, — промолвил я, обращаясь к Торрихосу, стоявшему сзади меня и ждавшему приказаний. — Смотрите, на оборотной стороне этого письма остались следы синего сургуча, который в здешней стране не употребляется. Тот же самый сургуч и на конверте моего письма. Очевидно, оба эти письма были припечатаны одно к другому и только потом моё было оторвано от письма короля. Мог ли сделать это я? Нет. Это было сделано рукой постороннего человека, вашей рукой, барон ван Гульст. И я повторяю и утверждаю ещё раз, что вы намеренно обманули совет, дав ему ложные сведения и подстегнув его восстать против принца и штатов.

— Помните ваше обещание! — закричал он.

— Я ещё не нарушил его, хотя имел бы на то право, ибо вы три раза дали ложную клятву: первый раз вчера в присутствии всей комиссии, ещё два раза сегодня утром в течение нескольких минут. Не вы очистили меня от подозрений перед советом, а я сам и бедное население этого города. Баронесса ван Гульст, прочтите наше соглашение. Пусть все знают, как обстоит дело.

— Она не смеет получать приказания от вас, — гневно возразил он. — Я её муж, и без моего позволения она не смеет сделать ничего.

— Вы её муж, а я губернатор города Гуды, и она обязана повиноваться моим приказаниям. Баронесса ван Гульст, приказываю вам прочесть этот документ.

Приказание было исполнено.

— Теперь вы слышали, — продолжал я. — Но это ещё не всё. Эта женщина пожертвовала собой, чтобы спасти меня. Ценой её свободы было куплено сохранение моей жизни. У самой двери моей темницы она была в моём присутствии повенчана с этим человеком, смеявшимся мне в лицо и рассчитывавшим опозорить меня. Неужели вы думаете, барон ван Гульст, что я когда-нибудь пошёл бы на это соглашение, если бы не был уверен, что мне удастся найти средства обратить в ничто ваш гадкий умысел? Я уповал на Бога, и Господь не оставил меня. Вы сами попали в петлю, которую приготовили другому. Теперь я передаю ваше дело в руки совета. Хотя я имею право сам судить вас, но не хочу этого делать.

Водворилась полная тишина. Наконец бургомистр встал и произнёс:

— Совет слышал всё это дело и примет своё решение. Барон ван Гульст, что вы имеете сказать?

— Ничего, — отвечал он резко. — Говорить бесполезно, я вёл большую игру и проиграл. Человек может только рисковать, а результат зависит не от него.

С этими словами он тяжело опустился в кресло.

— Не желает ли совет предложить ещё какие-нибудь вопросы? — спросил бургомистр.

Все молчали.

После постановки обычных вопросов ван Сильт надел свою шляпу и медленно и торжественно произнёс:

— Выслушав и обсудив настоящее дело и сообразуясь с силой законов, совет постановил большинством голосов в две трети за ложную клятву и подстрекательство к бунту, совершенное во время исполнения своих обязанностей, предать барона Якоба ван Гульста, члена городского совета, командира городской стражи, смертной казни. Приговор этот окончательный и может быть изменён только губернатором и его высочеством принцем.

Донна Марион была свободна.

Ни один мускул не дрогнул на лице ван Гульста. Теперь он показал себя с более выгодной стороны, чем прежде. Я не знаю, каковы были отношения между ним и советом, и, вероятно, никогда не узнаю этого, но в данную минуту я не сомневался, что они готовы были осудить его на смерть не раз, а десять. Лишь немногие подали голос в его защиту, и эти немногие дали доказательство своей храбрости, если не справедливости.

— Барон ван Гульст, если вы желаете что-нибудь прибавить, то говорите, — произнёс бургомистр.

— Нет, — отвечал он тем же тоном, — что сделано, то сделано, и я не раскаиваюсь. Я ни у кого здесь не прошу прощения, кроме моей жены. Я любил вас, Марион, хотя вы, быть может, этому и не верили.

— Я прощаю вам ваш грех относительно меня лично, — отвечала Марион. — Но я не могу простить вам вашего греха относительно другого.

С этими словами она взглянула на меня, но я не мог поступить так, как она меня, видимо, просила.

Опять встал и заговорил в полсилы. Сначала он начал речь, запинаясь, но под конец разошёлся и кончил её с достоинством.