Пятая труба; Тень власти

Она сидела вполоборота к раскрытому окну, через которое вливался тёплый воздух и яркий свет солнечного апрельского дня. Она была вся на свету, но выступавшие вперёд края её чепца скрывали её черты, которые от игры света казались изящнее, чем они в действительности были. Вообще, едва ли можно было назвать её красавицей. Если бы взглянуть на её лицо при полном освещении, то линии его показались бы слишком резкими и даже непропорциональными. Этот недостаток не искупался, однако, и выражением этого лица. По временам оно было очень моложаво, и, пожалуй, кто-нибудь мог бы дать ей года двадцать два-двадцать три. Ко всему этому она была высокая и статная, и она знала, чем может нравиться мужчинам. Плечи её были обнажены и резко выделялись на чёрном бархате кресла. Как-то странно не подходила к её фигуре её рука, лежавшая на дамасской скатерти стола. Она была слишком велика, а её цвет выдавал плебейское происхождение её обладательницы. Ей надо было по возможности скрывать свои руки, чтобы не дать заметить, что её пальцы слишком толсты и снабжены слишком короткими и плоскими ногтями. Впрочем, фрау Мария и не догадывалась о том, что её руки некрасивы, не догадывался об этом и её муж. А так как на них она носила множество драгоценных колец, то ей казалось, что необходимо выставлять их напоказ.

Взгляд кардинала, оторвавшись от её шеи, скользнул по её руке и на минуту задержался на её украшенных кольцами пальцах. От них перешёл к своим собственным бледным, аристократическим пальцам. Бранкаччьо обладал утончённым вкусом и был знатоком женских прелестей. Но зима в Констанце была слишком длинна, ночи слишком темны и суровы; так что всё это не благоприятствовало любовным похождениям. Кроме того, несколько лет тому назад эти похождения довели его до большой неприятности: люди его соперника напали на него ночью на улице, и он едва успел спасти свою жизнь. С тех пор у него на лице остался шрам. Он не обезобразил его, но придал его мягким и безукоризненным чертам какой-то суровой оттенок. Такие приключения не могли, конечно, удержать его от поисков удовольствий. Он не был трусом и умел хорошо владеть шпагой. Но когда начинаешь стареть, комфорт начинает всё более и более одолевать человека.

Что касается Фастрады, которая была гораздо красивее своей мачехи, то её, к счастью, не было дома, когда кардинал поселился у них. К тому же он дал себе слово по возможности не сближаться одновременно и с матерью, и с дочерью в одном и том же доме. Он находил, что подобное положение создавало гораздо больше хлопот и неприятностей, чем удовольствия. Поэтому он даже не пытался приобрести благосклонность Фастрады.

— Не следует верить тому, что говорит мужчина, — отвечала фрау Мария на его последние слова.

— Почему же не следует, если он говорит правду? — спокойно возразил кардинал.

Он опять взглянул на свои руки и сделал глоток из стоявшего перед ним стакана с лучшим вином, какое только нашлось у Мангольта.

— Вы ведёте слишком уединённый образ жизни, фрау Мария, — продолжал он, ставя на стол свой стакан. — Если б у меня была такая красивая жена, я бы с гордостью показывал её везде.

— То вы, а то Каспар. Он слишком ревнив для этого.

— Но ведь если он запер вас в четырёх стенах, от этого дело нисколько не улучшилось, вероятно?

— Конечно нет, — отвечала она со смехом. — Вы сами знаете.

Кардинал отвечал на эти слова только едва заметной улыбкой, которую его собеседник мог понимать, как ему угодно. Помолчав немного, он сказал:

— Я хочу сказать бургомистру, чтобы перед окончанием собора он устроил какое-нибудь празднество. Я хочу, чтобы вы затмили всех, фрау Мария.

Фрау Мария, любившая удовольствия и ухаживания не менее всякой другой женщины, разумеется, ничего не имела против этого, но опасалась, что её муж взглянет на дело с другой точки зрения.

— Каспар ревнив и скуп, — заметила она. — Впрочем, если вы скажете.

— Скажу, фрау Мария. Муж хорошенькой жены не должен быть ни ревнивым, ни скупым. Это очень дурная привычка. Кроме того, в данном случае, принимая во внимание его официальное положение, часть расходов может принять на себя город.

— Вот прекрасная мысль. Сразу видно, что вы государственный человек.

— Благодарю вас, — отвечал кардинал тоном человека, который имеет право на похвалы.

Впрочем, в этом случае бургомистр едва ли стал бы ворчать на расход... Хотя он и не располагал свободными средствами, но зато отличался тщеславием и любил выставлять себя напоказ. Однако он действительно ревновал жену, которая была моложе его на целых двадцать лет.

Что касается этой маленькой интрижки кардинала — допустим, что бургомистр подозревал или даже знал об этом, — то это пустяки. У многих граждан Констанца были свои кардиналы, епископы, аббаты, и эти дела считались чем-то средним между отличием и бесчестьем, смотря по положению и характеру лиц, которых они касались. Было, без сомнения, более лестным, если жена изменяла с каким-нибудь князем церкви, чем с бюргером, равным, а может быть, и меньшим по положению, чем законный муж.