Пятая труба; Тень власти

Не знаю, намеренно ли он подверг меня этому последнему унижению. Мне известно, что ой сильно меня ненавидит, но я знал, что он привык рассчитывать всё заранее. Я ожидал, что он будет настаивать на том, чтобы бракосочетание его с Марион было совершено завтра утром; но никак не здесь, в моём присутствии. Я даже не знаю, была ли Марион предупреждена об этом заранее: она не выразила никакого протеста. Впрочем, чтобы не оскорблять меня, она и не могла принять вид невесты, согласной на этот брак. И если она видела сквозь тонкую завесу насмешливой учтивости ван Гульста и понимала всю меру моего унижения, то, конечно, не ей было отступать от своего слова.

Вошёл священник, маленького роста и незначительного вида, очевидно, креатура барона ван Гульста.

— Подпишите ваше имя на этой бумаге, — приказал ему барон.

— Это… — начал было он робко.

— Это вас не касается. Это не брачный контракт. Подпишите ваше имя, и делу конец.

Когда он подписал, я взял бумагу, сложил её и передал донне Марион. Она молча взяла её.

— Ну, теперь займёмся другим. Вы готовы, Марион?

— Да, — отвечала она.

— В таком случае, исполните требу, отец Аренде. Эта женщина — мадемуазель Марион де Бреголль — согласна стать моей женой. Подтверждаете ли вы это?

— Да, — храбро ответила она.

В мрачном и унылом месте совершалось это бракосочетание. Тёмный коридор, под землёй, едва освещаемый тусклым светом фонарей. Свечи горели неровно, мигали, бросая фантастические тени на лица людей, стоявших вокруг стола. По временам казалось, словно какие-то привидения носились по влажным стенам, из которых сочилась сырость. Казалось, коридор наполнялся тенями, явившимися сюда протестовать против нового акта несправедливости, который совершался в этих стенах. Руки священника дрожали, и он никак не мог приготовить всё как следует!

— Давайте сюда другой фонарь, — приказал барон ван Гульст. — Отцу Арендсу не видно.

Принесли ещё фонарь.

— А теперь проворней. Нельзя заставлять совет ждать. Священник взглянул на Марион. С минуту он колебался, и я полюбил его за это.

Свет падал прямо на Марион и ярко освещал её лица. Она была совершенно спокойна, и её грудь едва поднималась от дыхания. Руки её были неподвижны, как у статуи. Выражение её лица нисколько не изменилось, и только в глазах — она смотрела не на нас, а куда-то мимо нас — можно было уловить потустороннее выражение.

Священник, очевидно, заметил это, и голос его дрогнул, когда он спросил:

— Кто же будет свидетелем этого брака?

— Один из моих людей и господин губернатор. Полагаю, что этого достаточно.

Священник стал читать молитвы, которые полагаются при совершении брака. Читал он медленно, и в голосе его время от времени слышались нервные нотки. Донна Марион смотрела на сырой тёмный свод, а барон ван Гульст бросал на неё жадные взоры. Его пальцы скрючивались, и он сам был не похож на себя, он, который всегда держал себя так спокойно и ровно. Он был похож на пьяного — пьяного от своего триумфа и радостного возбуждения.

И я прислушивался к молитвам, считая всё это искуплением моих грехов. Но когда я услыхал, как она дала обещание оставаться верной ему до гроба, мною овладело желание закричать и остановить совершение обряда, но я вовремя спохватился и только молча впился ногтями в ладонь.

Скоро обряд был совершён. С минуту все стояли молча. Потом ван Гульст стал благодарить Марион. Обратившись затем ко мне, он сказал:

— Покорнейше благодарю ваше превосходительство. Теперь идёмте в совет. Он уже собрался… в нетерпении видеть вас, ваше превосходительство, — прибавил он с язвительной усмешкой. — Дайте пройти его превосходительству!

Он бросил взгляд на донну Марион, но она не глядела ни на него, ни на меня, и молча и бесстрастно вышла, как будто действительность для неё уже не существовала.

Когда мы проходили, я слышал, как часы пробили шесть. Теперь, стало быть, было около половины седьмого. В шесть часов Торрихос приходил ко мне за получением распоряжений и приказаний. Если только он не попал в какую-нибудь западню, то он мог бы быть здесь в семь часов. Это было бы ещё рано, и в это время я ещё не нуждался бы в нём. К несчастью, их всего было человек пятьдесят, между тем как городской стражи было более сотни человек. Лучшая часть гарнизона под командой Брандта и ван Стерка была в отсутствии. С этой стороны момент выбран был удачно. Что касается тех немногих войск, которые ещё оставались в городе, то я не мог сказать, на чьей они были бы стороне, если б даже они и узнали обо всём вовремя.

Надежда на бедных жителей окраин города, к которым посылала Марион, также рушилась: на них нельзя было рассчитывать.

Когда мы дошли до площадки, откуда был ход с одной стороны прямо в зал заседаний совета, а с другой — в комнаты принца, ван Гульст отворил последнюю дверь и произнёс:

— Баронесса, не угодно ли будет вам подождать здесь, пока не кончится заседание.

— Баронесса ван Гульст, я бы покорнейше просил вас присутствовать на заседании, — сказал я, не дав ей времени для ответа.

Ван Гульст поднял брови.

— Это моя жена, а даме не пристало присутствовать на заседании.