Пятая весна

Сергей поставил на землю два черных чемодана, обитых по уголкам желтой кожей, и поздоровался.

— Здравствуйте, — сдержанно ответили они.

— Где тут можно переночевать?

— Вы по каким делам приехали? — спросил плечистый мужчина в гимнастерке. Из-под жиденьких светлых усов сверкнули не по возрасту белые зубы, наверное, вставные. — В поселковый совет или на завод?

— К мраморщикам.

— Значит, к нам. Я председатель артели. Документ есть?

Недовольно хмуря брови, такие же светлые и редкие, как усы, он небрежно взял толстыми пальцами путевку и долго рассматривал ее, пожевывая губами.

— Что же они там, вроде ничего не знают, — неодобрительно отозвался он о своих городских начальниках. — О работе послезавтра поговорим, с утра в район уеду. Где же ему остановиться? — спросил он худого мужчину в темном костюме и добавил: — Наш технорук…

Председатель с техноруком начали совещаться. Получалось так, что удобного места не найти: в одном доме не понравится, в другом тесно, а в третьем — всем было бы хорошо, но на беду вчера приехали погостить родственники…

— А к Шестопалихе? — вспомнил технорук.

— Верно, — согласился председатель и громко позвал: — Лёнька! — В окне показалась русая головка мальчика. — Пойди к Шестопалихе, — начал отец, но передумал. — Сходи сам, тебя она послушает, — попросил он технорука.

Тот поднялся, но без особой охоты, и ушел. Председатель сидел молча, словно забыв о Сергее, покусывая травинку.

Технорук скоро вернулся и повел Сергея: Шестопалиха согласилась принять квартиранта.

…Калитка во двор была распахнута, от нее к крыльцу вела белая мозаичная дорожка из осколков мраморных плит.

В полутемной горнице у раскрытого настежь окна сидела хозяйка и пила чай. Слышно было, как на столе тонко поет самовар.

— Привел жильца, Варвара Михайловна, — проговорил технорук и тотчас вышел.

— Послушай без сердца, Петр Васильевич, — начала женщина, вставая.

Но в ответ ей только прогремело в сенях ведро, которое задел, поспешно выходя, технорук.

Хозяйка включила свет, и Сергей увидел старую поседевшую женщину, с темным лицом, изрезанным множеством глубоких и мелких морщин.

Варвара Михайловна пригласила Охлупина раздеться.

Сергей оглянулся и, увидев вбитые в стену большие гвозди, повесил плащ и кепку. В чистенькой горнице справа от двери стояла никелированная кровать, застеленная пикейным одеялом, слева — побеленная русская печь, пол был застелен домотканными дорожками.

Сергей опять посмотрел на хозяйку. Лицо у нее было расстроенное и казалось усталым. И блюдечко она держала, устало согнув в локте худую руку. Видно, уходилась за день по хозяйству и теперь отдыхала.

Варвара Михайловна ни о чем не спросила Охлупина и только предложила чаю или молока. Сергей попросил молока и, напившись, вышел на улицу.

Темная улица казалась широкой, как площадь. Почти во всех окнах горел свет. Послышались женские голоса. Девушки в белых платьях прошли так близко, что чуть не задели Сергея.

«Да-а, встретили… Как я тут работать буду?» — подумал Сергей, вспоминая неулыбчивого и хмурого председателя артели, молчаливого технолога и расстроенное лицо хозяйки квартиры.

Сергей вернулся в дом. Варвара Михайловна провела его в боковушку, где успела разобрать постель. На письменном столе в вазочке стояли свежие цветы, на стене висели репродукции в застекленных рамках.

На столе за чернильным прибором Сергей увидел рябиновую ветку, сделанную из камня и закрытую от пыли прозрачным целлофаном: гроздь крупных ягод из сургучной яшмы и три темноватых чуть намеченных листочка из змеевика. Что-то не понравилось мастеру в начатой работе, и он не завершил ее. «В семью камнереза попал», — порадовался Сергей.

Он разделся и потушил свет.

Слышался скрип половиц под шагами хозяйки, несколько раз она тяжело вздохнула, и Сергей окончательно утвердился в предположении, что в доме какая-то неприятность.

Громко хлопнула входная дверь, и звонкий девичий голос встревоженно спросил:

— Мама, кто у нас?

— Тише, — шепнула мать. — Спит… Из города человек. К вам в артель.

— А!.. — разочарованно вздохнула девушка.

— Собрать ужин?

— Не надо, ничего не хочу, — ответила девушка и быстро прошла по дружно заскрипевшим половицам.

Из репродуктора зазвучала музыка.

— Выключи, — забеспокоилась мать, и музыка тотчас оборвалась.

Скрипнули пружины кровати: очевидно, разбирали постель.

Мать с укором сказала:

— Ну, чего ты, Нюра, такая? Смотреть тошно…

— Чего, чего, — строптиво начала девушка, и вдруг в голосе её прорвались слезы. — Завтра на плиты пойду… Вот чего!.. И слушать не хочет. Тебе, говорит, забава, а мне план. Вот как он рассуждает…

Послышались сдержанные рыдания.

Мать и дочь заговорили так тихо, что уже ничего нельзя было разобрать. Девушка, кем-то сильно обиженная, плакала, а мать старалась успокоить ее. «Солнце глиной не залепишь…» — сердито сказала Варвара Михайловна.

Скоро голоса смолкли, щелкнул выключатель.

Утром Сергей умывался во дворе. По ступенькам высокого крылечка дробно простучали каблуки.

— На речку без меня не ходи! — послышался девичий голос. — Сама полью огород. И корову подою…