Пятьдесят лет в раю

История о необыкновенной любви в нашем городе увидела свет далеко от Черного моря, на берегу совсем иных волн, пресных – в Калуге. Она появилась в сборнике «Тарусские страницы», вышедшем под патронажем Константина Георгиевича Паустовского как раз в 1961 году.

Таруса – небольшой старинный городок, расположенный в 75 километрах от Калуги при слиянии двух рек – Оки и Таруски. Паустовский купил здесь домик в 1955 году, мало-помалу перестроил его, обжился, а уже пять лет спустя радовался в одном из писем: «Здесь в Тарусе поселился Балтер. А в селе Марфино в нескольких километрах от Тарусы живет Юрий Казаков. Как видите, Таруса становится литературным центром для молодых писателей».

У Казакова есть очерк «Поедемте в Лопшеньгу», в котором он рассказывает, как они втроем – Паустовский, он и Балтер – плыли на моторной лодке на рыбалку. Рулил Балтер, но иногда уступал место Константину Георгиевичу. А так как старый писатель неважно видел, Балтер время от времени подавал команды своему учителю: «Прямо по носу бакен! Правее! Левее!»

Учителю – в самом что ни на есть прямом смысле слова: в 1953 году Балтер закончил Литинститут, где занимался на семинаре Паустовского… И вот теперь, на воде, его давний наставник с детской какой-то радостью выполнял приказы своего ученика.

«Лето 1961 года было для Паустовского счастливо», – пишет Казаков. Но не менее счастливо было оно и для Балтера: в «Тарусских страницах» вышла его повесть «Трое из одного города».

«Один город» – это Евпатория, предвоенная Евпатория, которая не очень-то отличалась от той Евпатории, что застал я. Трое мальчишек действовали в произведении, а также девочки. В одну из них, рыжую Инку, влюблен главный герой. «Инка, моя Инка!» – называется вторая часть повести.

В конце семидесятых мы с женой, добираясь на теплоходе из Калуги в Серпухов, ненадолго остановились в Тарусе. Я думал о Паустовском, Балтере и Казакове – из всех троих в живых тогда был только Казаков, да и ему оставалось совсем немного; как и Балтер, он умрет в пятьдесят пять. А еще думал о своей татарско-греческой Евпатории, таким причудливым образом объявившейся в этих древнерусских, запечатленных кистью Поленова местах.

«Тарусские страницы» сразу подверглись жесточайшей критике – уже за одно то, что вернули на родину стихи Цветаевой (более четырех десятков их было напечатано тут), за пацифистскую повесть Окуджавы «Будь здоров, школяр!», за публикацию опального Наума Коржавина. В библиотеках сборник не выдавали, в магазинах его не было, часть обозначенного в выходных данных тиража канула в неизвестность; скорей всего его просто не напечатали. Тем чудесней выглядит появление на следующий год в широкодоступной «Юности» произведения Бориса Балтера – в более полном виде и под другим заголовком. «До свидания, мальчики!» называлась теперь повесть, мгновенно ставшая знаменитой. Такой лирической мощи была эта неброская с виду вещь, что сломала все чиновничьи рогатки. А рогатки ставили: Балтер был не просто автором «Страниц», а одним из вдохновителей сборника. Идея, во всяком случае, принадлежала ему.

Особенно внимательно и ревниво читали его вещь, разумеется, в Евпатории – я узнал об этом из письма моей Дины. Именно она написала мне в Москву, что в «Юности», в таком-то номере напечатана повесть о нашем городе.

Я тотчас достал номер, прочел залпом и очутился словно бы в другом мире. Собственно, он и стал другим – за последние-то годы. «Это было невозможно десять лет назад», – так называлась статья в «Вопросах литературы», в которой критик Бенедикт Сарнов говорил о повести Балтера.

И впрямь, ничего подобного в прежней литературе не было. Так откровенно, так сокровенно, так распахнуто и беззащитно не писал никто. Так трагически светло.

«Сейчас мне за сорок. У меня седые волосы и больное сердце. С моей болезнью люди не живут больше десяти лет. От меня это скрывают, но я все знаю. По ночам я слышу, как спотыкается сердце. Когда-нибудь, споткнувшись, оно остановится навсегда. Никто не может сказать, когда это случится: завтра, через год или через десять лет. Не стоит думать о неизбежном. Но когда подходишь к обрыву в черную пустоту, невольно оглядываешься назад».

Недавно, уже сам вплотную приблизившись к обрыву, я перечитал повесть Балтера. Это была совсем не та книга, что ошеломила меня сорок лет назад и подвигла на действия, за которые мне до сих пор стыдно. Но прежде, чем поведать о них, попробую разобраться, почему все-таки не та.