Пятьдесят лет в Российском императорском флоте

О Боже! Неужели мой сын в числе погибших?!. Я ждал со страхом дополнительных известий. Они пришли. В них сообщалась жестокая истина: с трех больших кораблей («Суворов», «Александр III» и «Бородино»), утонувших в первом периоде боя, погибли все… Но с концевых судов, утонувших ночью при атаке минной, спаслось много офицеров, имена их сообщались в длинной телеграмме. Надежды нет! Погиб мой мальчик! У меня мгновенно сдавило грудь и сердце перестало биться… Держа газету дрожащею рукою, я безнадежно пробегал глазами по списку спасенных. В каюту вошел адмирал (тоже с газетою в руках) и обнял меня, разделяя мое горе. Из глаз моих хлынули слезы, и мне стало легче. Я остался один и не находил себе места. Я упрекал себя, что помог сыну прошлой весной перевестись на «Бородино» со старого «Нахимова», все офицеры с которого были в списке спасенных.

Но что теперь делается с женой в Ораниенбауме?! Очевидно, та же мысль явилась адмиралу; он предложил мне поехать в Ораниенбаум. Жену я застал в отчаянном горе; ее любимый мальчик лежит теперь на дне моря, и нет подробностей о его геройской смерти: был ли он убит еще во время боя? обожжен ли огнем от взрывов на палубе японских снарядов? или, быть может, (что еще ужаснее) он ушел живым на дно океана внутри корабля и в адском хаосе опрокинутых в кучи сотен живых и мертвых людей долго еще боролся со смертью, задыхаясь в спертой атмосфере, пропитанной дымом и паром взрывающихся котлов?.. Последние минуты жизни сына (как и многих погибших внутри кораблей) остались для нас неразгаданной тайной. Как нельзя лучше нашу скорбь, воспевая Храм-памятник, построенный в память погибших при Цусиме, выразила в своей Оде поэт Веселкина

Янтарный сумрак, тишина,
Скрижали вдоль колонн,
А на скрижалях — имена…
Ряды, ряды имен…
О, где Вы те, кто их носил?
Где ныне Ваш приют?
Ряды зеленых волн-могил
В ответ кругом встают.
Над их несметною толпой,
По лону бурных вод
Воздушно-легкою стопой
Христос идет вперед.
Идет сюда, в далекий храм,
Где каждую скрижаль
Воздвигла братским именам
Народная печаль.
Печален сумрак золотой,
Печален белый стяг,
И полон скорби лик святой,
И скорбен Божий шаг.
Пройди, пройди, благой Христос
По волнам мук людских,
Чтоб океан скорбей и слез
Улегся и затих…

26 сентября 1911 г.

Веселкина-Кильштет.

В глубокий траур облачились почти все морские семьи. В этом бою погибло свыше 200 офицеров и до 7000 матросов. В память погибших людей в Петербурге, на набережной Нового Адмиралтейства, был построен храм с выгравированными на досках именами всех погибших. Вскоре стали появляться телеграммы (из английских и японских газет Дальнего Востока) с дополнительными списками спасшихся случайно людей, приплывавших на шлюпках и обломках рангоута на берега Кореи и Японии. Все с жадностью искали фамилии своих близких, и у нас с женой явились проблески надежды: может быть, каким-нибудь чудом спасся и наш сын. Но эти мечты и следовавшие за ними горькие разочарования еще глубже терзали наши измученные души.

И наконец в Главном Морском Штабе получили известие, что с «Бородино» действительно спасся один только матрос Григорий Гущин, подхваченный японским миноносцем; спустя некоторое время он был отправлен в Россию. Я его отыскал в Петербурге и узнал, что мой сын был командиром средней 6-дюймовой башни левого борта и вместе с кораблем утонул; но был ли он жив или убит ранее опрокидывания — матрос Гущин не знал, так как сам находился в отдельном носовом каземате и в момент аварии выскочил за борт в левый орудийный порт, а корабль опрокинулся на правую сторону, описывая в бою циркуляцию. Все моменты Цусимского боя изложены подробно в официальных изданиях морских генеральных штабов, русского и японского; поэтому только перечислю некоторые главные эпизоды этого боя. Мне пришлось состоять членом Исторической следственной комиссии при Адмиралтействе, созданной для составления истории экспедиции адмирала Рожественского.