Пятьдесят оттенков Дориана Грея

– Да, да, я знаю, он очень красив, правда? Но я больше никогда его не увижу. Да, не увижу. Тебе нравится, как свет падает на его глаза? Ты когда-нибудь видел такие загадочные глаза? Они не просто серые, в них все оттенки серого. Они как камни. Когда свет падает на них… мне потребовалось много часов, чтобы передать это. Папа! Скоро я навсегда избавлюсь от него, поэтому я хотела, чтобы ты взглянул прежде.

Отец кивал головой, сдвинув кустистые белые брови и стараясь уследить за потоком ее слов. Она говорила и говорила, пока не выдохлась и вынуждена была опуститься на ближайший стул.

– Дорогая моя, – произнес он, подходя к дочери и кладя руку ей на плечо. Она взглянула на него, и ее покрасневшие глаза наполнились слезами.

– Я слышал, Жорж Пети собирается сделать тебя гвоздем своей осенней выставки.

«Ах, да, Жорж Пети», – думала Розмари. Когда-то это имя что-то значило для нее.

– Эта картина увенчает его коллекцию, – сказал он, похлопывая ее по плечу. И, почувствовав ее печаль, он взял ее за подбородок. В его глазах светилась отцовская нежность, которая внушала бесконечное доверие к нему. – Какие глаза, – произнес он, и в его голосе зазвучали задумчивость и легкая горечь. – Лицо ангела. Похоже на лицо твоей матери, когда я впервые увидел ее. Или когда она держала тебя на руках. Как жаль, что ты ее не узнала лучше, хотя вряд ли можно сказать, что я сам хорошо ее знал.

– Отец, не вини себя, – сказала Розмари, и слезы потекли по ее щекам от жалости к отцу. Она не понимала, как вообще можно пережить смерть любимого человека. Если бы только в ее жизни была такая любовь, как у них. Пусть даже недолгая.

Ее отец глубоко вздохнул и смахнул слезы. Она почувствовала радость от того, что отец раскрылся с такой стороны. Ее страдания, казалось, отошли на задний план. В жизни на время появилась новая цель – утешить его.

– Бог забрал ее, и теперь она ангел на небесах, – сказала Розмари. – Он забрал ее, когда она была молода, и теперь она вечно останется такой. Никто не хочет стареть, терять силы. С нами это происходит, потому что мы не можем ничего изменить. Но что бы ни случилось, ее любовь осталась с тобой. И со мной тоже. Она покинула нас, и это величайшая трагедия, но она не хотела этого. Я всегда чувствую ее присутствие. Ты тоже, наверное, – она махнула рукой в сторону сада. – Особенно сейчас, когда цветут маки. Она была, как ее любимый цветок, красивой, но недолговечной.

Отец убрал рукой каштановую прядь с ее щеки. Волосы были растрепаны после бессонной ночи. Из неаккуратного узла беспорядочно торчали шпильки. Утром она была слишком возбуждена, чтобы приводить прическу в порядок.

– Розмари, доченька, – произнес отец, потрепав ее по щеке. Он внимательно взглянул на нее. Слезы подступили к его глазам, но он сделал усилие и не заплакал. – Я так долго ждал, чтобы сказать тебе это.

Сердце Розмари замерло от страха.

– Отец, что такое? Желудок, да? Кишечник? – закричала она, поднося руку к его довольно объемистому животу. – Опять вернулись боли? Какой у тебя взгляд! Пожалуйста, сейчас же расскажи мне все. Я не вынесу секретов!

Его лицо омрачилось, он грустно улыбнулся.

– Пожалуйста, присядь. Больше никаких секретов, обещаю.

Розмари поколебалась, но в конце концов послушно села. Ее возбуждение достигло предела. Она цеплялась за последние остатки разума всеми фибрами своей души, но чувствовала, что смысл происходящего ускользает от нее.

– Говори, – произнесла она.

Отец отвернулся и начал мерить шагами комнату. Она сидела, сцепив руки, как будто произносила молитву.

– Твоя мать не умерла, когда ты была ребенком, – сказал он.

– Что? – переспросила она. Разум, на который она хотела положиться, восставал против того, что она услышала.

– Нет, не так, – возразил он сам себе. – Она действительно умерла, когда ты была ребенком. Но не в этом доме. Не на этой кровати, в которую ты ложишься, чтобы, как ты говоришь, почувствовать себя ближе к ней. По правде говоря, она ненавидела эту кровать. По крайней мере, по ночам, поскольку в это время в ней находился я.

– Папа, что ты такое говоришь?!

– Я хочу сказать, что твоя мать ушла от меня и от тебя, Розмари! Она сбежала с этим тупоумным американцем без гроша за душой. Она заплатила за его билет деньгами от продажи поместья в Шелби. Твой дядя Келсо, как говорится, подставил другую щеку, – он покачал своей лысой головой. – Твоя мать бросила нас, Розмари.

Потрясение Розмари было слишком велико, чтобы она могла сразу ответить. За короткое время она пережила ярость, обиду, отрицание и, наконец, стыд. И вопросы не давали ей покоя, они ложились на сердце, как сухие листья ложатся на землю, но она понимала, что нет смысла искать на них ответа. Все уже свершилось.

– Ты лгал мне, – сказала она странным потусторонним голосом, как будто была только призраком самой себя.

– Я всего лишь хотел защитить тебя, Розмари.

– Ты лгал мне! – вскочив, она выкрикнула эти слова ему в лицо. – Ты лгал, лгал! Все, что мне рассказывали, было ложью!