Пятерка Мечей

Она успела одеться и чуть подкраситься, пока Князев ехал в отдел культуры. Рабочий день закончился, и уборщица включила пылесос, чтобы почистить ковры. Анна Наумовна осталась в опустевшем отделе одна.

– Ты готова? – спросил Виталий Андреевич, входя. – Как я рад тебя видеть! Какая ты красивая! Анннушка, как я по тебе скучаю, ты себе не представляешь!

Она уклонилась от его поцелуя, натянула перчатки и вышла. Князев поспешил взять ее за локоть, помогая спускаться по лестнице.

– Так куда мы?

– В «Изумруд», – ответил он, чувствуя ее недовольство. – Ты не в настроении?

– Угадал. Как тебе удается быть таким чутким?

В ее голосе звенела ирония. Чем он рассердил Аннушку, Князев не знал, но ее немилость пугала. Почему она так сурова с ним в последнее время? Виталий Андреевич хорошо помнил, как начинался их роман, – медленно и спокойно, как будто даже с холодком. Он хотел немного отвлечься от надоевшей семейной рутины, а вот мотивы Анны так и остались от него скрыты. Сначала он думал, что Анне не хватает мужского внимания, близости, и что она не против восполнить существующую в ее жизни пустоту, но потом… Ее поведение оказалось странным. Она не старалась увлечь Князева, но и не уклонялась от его ухаживаний: принимала подарки, охотно ходила с ним на прогулки и даже позволяла некоторые вольности в виде полунамеков и как бы случайных объятий.

Виталий Андреевич все больше втягивался в эту замедленную игру. Он не рассматривал их отношения как нечто серьезное и собирался иметь их как дополнительное удовольствие к тому, что у него уже было, – жене, теще, сыну и невестке. Князев не любил изворачиваться, лгать и притворяться, поэтому он так и сказал Анне:

– Ты должна понимать, что у меня семья.

На что госпожа Левитина улыбнулась без тени обиды или недовольства.

– Конечно, – ответила она. – Не волнуйся. Я не собираюсь выходить за тебя замуж, и я не ревнива.

Виталий Андреевич никогда не изменял своей жене. Более того, семья была на первом месте в системе его жизненных ценностей! Он не был гулящим или распущенным мужчиной, никакие длинные ноги юных секретарш не могли соблазнить его настолько, чтобы он забыл свои обязательства перед женой. После работы он торопился домой, в отпуск они всегда ездили вместе, а выходные и праздники предпочитали проводить дома иди за городом. Нежные чувства к Эле с годами притупились, что Князев считал совершенно естественным. Зато остались дружеская привязанность и теплота.

Встретившись с Анной, он почувствовал необъяснимую тягу к ней. Сначала ему нравилось просто с ней разговаривать, потом он погрузился в какую-то лихорадочную жажду быть рядом, – ему уже не хватало двух-трех часов, которые они проводили вместе по вечерам пару раз в неделю. Самое интересное, что никакого интима между ними еще не было. Князев отчего-то робел, а Левитина не поощряла его к ласкам. Ей словно ничего и не надо было!

Каким образом произошло так, что Виталий Андреевич начал разговор о любви, он сам до сих пор до конца не понял. Князев и в юности особым красноречием не отличался, и, встречаясь с девушками, никогда им не говорил о своих чувствах. Он и Эле сделал предложение, не рассыпаясь в любовных признаниях. Это звучало примерно так:

– Ты мне нравишься. Думаю, мы сумеем понимать друг друга. Выходи за меня замуж!

Так или примерно так, – подробностей Князев уже не помнил.

Виталий Андреевич не был обойден женским вниманием. Он умел производить впечатление на прекрасный пол, но никогда этим не пользовался. В основном, ему приходилось отбиваться от женских ухаживаний и охлаждать пыл не в меру горячих подруг жены или коллег по работе. Его не интересовали внесемейные связи.

С Анной Наумовной все получалось по-другому. Казалось, она равнодушна к Князеву, и все же встречается с ним. Виталий Андреевич закипал от обиды, принимал решение больше не звонить, не приходить, и даже «выдерживал характер» от одной до двух недель. На большее его не хватало. Наступал период горького раскаяния и мольбы о прощении.

– Но вы ни в чем не виноваты передо мной, – скучающим тоном уверяла его госпожа Левитина. – Вы свободны и можете вести себя, как хотите.

– Этим вы желаете подчеркнуть, что и вы свободны? – раздражался Князев.

– Разумеется! А вы имеете что-то против?

– Но я не хочу быть свободным! – взревел он, безмерно удивляясь вырвавшимся словам.

Неужели, это говорит он, который всю жизнь считал свою свободу единственным идолом, достойным поклонения?! Эля с первого дня их брака была приучена к тому, что она не может давать супругу никаких указаний. Виталий Андреевич все решения принимал сам. Он советовался с женой, но они оба понимали, что это дань вежливости, – не больше, чем соблюдение ритуала.