Пятеро детей и чудище

В это время вернулся Уильям, улыбаясь во весь рот. За ним шел полицейский. Последнему Писмарш стал что-то долго и серьезно объяснять вполголоса.

— Пожалуй, вы правы, — сказал наконец полицейский. — Во всяком случае, я их арестую за незаконное присвоение денег. Потребуется расследование, а там уж суд разберет. Больных-то, может быть, отпустят домой или на излечение отправят, а мальчишек не иначе как в колонию для малолетних преступников поместят. Ну-ка, вы, мелкота, марш за мной! Дорогой не шуметь, все равно из этого толку не будет. Вы, господин Писмарш, приглядите за девочками, а я мальчишек погоню.

От гнева и страха дети не могли вымолвить ни слова и молча шли под конвоем по улицам города. Слезы стыда и негодования застилали им глаза, а потому, наткнувшись на какую-то прохожую женщину, Роберт не обратил на нее никакого внимания. Но вдруг у него над ухом раздался хорошо знакомый голос:

— Батюшки! Это что такое? Вы, сударь, что здесь делаете?

А другой голос, не менее знакомый, сказал:

— Панти! Хочу мою Панти!

Дети наткнулись на Марту с Ягненком.

Марта держала себя изумительно. Она не поверила ни единому слову из рассказов полицейского и Писмарша, не поверила даже тогда, когда Роберта заставили показать золото.

— Ничего не вижу. Вы, кажется, оба спятили. Какое золото? Ребячьи руки, грязные, как у трубочиста вижу, а больше ничего, провалиться мне на этом месте!

Дети думали, что Марта хитрила, но по отношению к ним это было очень благородно. Только потом они вспомнили, что по обещанию Чудища прислуга не могла замечать ни одного из его чудес, а потому, конечно, Марта и не видела золота.

Стало темнеть, когда они пришли в участок. Вечер был уже близок. Полицейский все подробно доложил офицеру. Тот сидел в большой пустой комнате, в одном конце которой была дверь с решеткой, куда отправляли арестованных.

— Где же монеты? — спросил офицер.

— Выверните карманы, — приказал детям полицейский.

Сирил с отчаянием запустил руки в карманы и, постояв так минуту-другую, вдруг засмеялся — в карманах у него было пусто. Солнце закатилось, а вместе с ним исчезло и золото.

— Не шумите и выверните карманы, — приказал офицер.

Сирил поспешно вывернул все девять карманов, украшавших его куртку. То же самое проделали его брат и сестры. И нигде не оказалось ни единой золотой монетки.

— Что это значит? — спросил офицер.

— Ума не могу приложить, как они это сделали, — отвечал полицейский смущении. — Ловкие, бродяги! Все время шли впереди меня, а останавливаться я не позволял, чтобы не собиралась толпа и не задерживала уличное движение.

— Случай замечательный, — сказал офицер, хмуря брови.

— Ну, если вы кончили стращать ни в чем не повинных ребят, так я возьму извозчика и повезу их домой. А вы, господин полицейский, еще услышите об этом деле. Говорила я, что нет у них никакого золота, а вы дурака валяли и притворялись, что своими глазами видите золото в их пустых ручонках. Плохо дело, коли при службе состоишь, а своим глазам веры дать не можешь. А о том, другом, и разговаривать нечего: он гостиницу держит, «Голову Турка», так у него за стойкой-то водки сколько хочешь, и посылать за ней не надо.

— Возьмите вы этих ребят поскорее и убирайтесь куда-нибудь, ради Бога! — сердито сказал Марте офицер. А когда Марта с детьми ушла, он совсем уже грозно крикнул полицейскому и Писмаршу:

— Ну-с, что это все значит?

Марта в точности исполнила свое слово: она отвезла детей домой в хорошем большом экипаже, потому что ее коляска уже уехала. И хотя в полиции она мужественно защищала детей, оставшись с ними наедине она очень сердилась на то, что дети одни-одинешеньки шатаются в городе. При таких обстоятельствах ни у кого из детей не хватило храбрости сказать, что их ждет в городе старик с маленькой лошадкой и тележкой.

Так что, после одного дня обладания несметными сокровищами, дети пошли спать под сердитую воркотню няни, а все их приобретения за этот день состояли из двух пар бумажных перчаток, теперь уже совсем грязных, зеленого кошелька из поддельной крокодиловой кожи да двенадцати пирожных, которые уже давно были съедены.