Пятеро из Рубежного легиона

Если бы они свободно по языкам блуждали, тогда бы наверняка люди, владеющие этими знаниями, перестали бы «разбрасываться» своим умищем направо и налево, а просто бы им завораживающе блистали.

Но как попасть за эти закрытые двери?! Очевидно же! Необязательно рваться туда из всех силенок, можно просто приникнуть к этим дверям ушами!

С тех пор он превратился в одно сплошное ухо и подслушивал на каждом шагу, за каждым углом, у каждой двери.

Но легко сказать — подслушай!

Чтобы добиться желаемого, следовало навострить уши, напрячь слух до предела, слушать иначе, чем прежде. Поначалу было совсем непросто. Звуки, ставшие теперь казаться совершенно другими, его одолевали.

Даже контузили.

Они впивались в уши шумными водоворотами или нудно потрескивали неразборчивой азбукой Морзе. Все же постепенно он научился принимать звуки безболезненно и классифицировать их, вычленяя из потока словесной информации ту, что, возможно, будет полезна именно ему. Ту, что поможет ему. На ней и фокусировался.

И обострился у него слух до небывалых параметров. Люди замечали это, конечно же, и дразнили его Слухачом, Ушастым и даже лопоухим. Силенок у него в то время было маловато, поэтому он старался не особо реагировать.

Но обидчиков запоминал.

Шли годы, но так и не услышал он те великие знания, которыми бы хотел овладеть. Может, не там подслушивал и не тех? Злило это его невероятно. Причем за свою «задверную» практику он наслушался такого, что заработал, как сопутствующее воздействие, глубинную эмоциональную разбалансировку сознания.

Но все-таки он был уверен, что есть она где-то — нужная ему истина! Но отчего-то она никак не желала ему открываться. В конце концов он разочаровался в своих исканиях.

Скис.

Лишь только привычка подслушивать и осталась. Но со временем киснуть ему надоело, и однажды он здраво рассудил: если истина ускользает от него, то нужно использовать то, что подворачивается под руку. А о чем шепчутся, как правило, за закрытыми дверями? Правильно!

О темных делишках и тайных мыслишках!

Поскольку судьба лишила его мечты, то он решил злорадно лишать других их потаенных чаяний и пользоваться их скрываемыми замыслами себе во благо.

К чему мелочиться, если люди, не ведая того, выкладывали ему все самое сокровенное и важное в громадных объемах и тщательных подробностях. Пользоваться чужим, так по-крупному! И, казалось бы, достаточно было ухватить что-то существенное — и дело в шляпе!

Ан нет!

Даже тут на каждом шагу его поджидали притаившиеся подводные камни. Подслушанные чьи-то хитроумные планы, пусть даже гениальные и сулящие немыслимую и скорую прибыль, требовали воплощения, а значит, следовало приложить какие-то усилия, чтобы эти самые неощутимые замыслы превратились во вполне осязаемое добрище.

Пару раз он, конечно, попробовал, но быстро разобрался, что куда проще выведывать информацию о добрище уже готовом! Зачем засучивать рукава, если достаточно только напрячь слух и скоренько разыскать то, что было кем-то спрятано или просто у кого-то имелось в наличии.

С тех пор он так и поступал.

Однако за что-то «существенное» вполне можно было и лишиться своих ушей, разумеется, вместе с головой. Потому-то Слухач определился так: брать все то, что легко лезло в его руки, не искушая судьбу.

Теперь-то жизнь у него преобразилась до неузнаваемости. Он не брезговал ничем: от мешочка с деньгами, зарытого в саду, до старинного перстня, доставшегося кому-то в наследство от прабабки и зашитого в диванную подушку.

Опьяненный легкой наживой, он, естественно, уже считал себя баловнем судьбы, о чем нередко заявлял во всеуслышание в каком-нибудь увеселительном заведении, после принятых на грудь разгульных градусов.

Его примечали, да и ловили частенько с поличным. И били старательно, как в первом, так и во втором случае. Отбирали все, что он успел к этому времени «наподслушивать», потому и службу правопорядка в известность не ставили.

Наука пошла впрок. Он постепенно становился незаметным, неброским, неприметным.

Даже безымянным…

Но с кривой дорожки так и не свернул.

Кто-то любопытствующий вполне может задаться вопросом: как так вышло, что от неуемной тяги к истинным знаниям все его устремления кубарем скатились всего лишь к мелочной сиюминутной наживе?

Таким не мешало бы припомнить о его приобретенной глубинной эмоциональной разбалансировке сознания, которая нет-нет, да и заявляла о себе.

Ну и о крахе надежд.

Крах — он же всяко и всякого приводит к непредсказуемой развязке.

Кстати, и «маячки» из далекого детства сыграли свою роль. Весьма немаловажную. Прежде надежно позабытые, теперь они так и повылазили из глубин, видимо, от частых побоев и ушибов головой.