Пятикнижие чудес советских евреев

Тётя Лида успела до революции окончить классическую гимназию и говорила по-русски с французской картавостью. Поэтому она относилась с лёгким высокомерием ко всем людям, включая своего мужа и исключая Эренбурга и моего папу (почему-то его глубоко уважали все родные и знакомые, начальники и подчинённые – это просто удивительно). При этом тётя Лида, будучи так же, как семья Эренбургов и их общих родственников Козинцевых, полной атеисткой, часто вспоминала о древнем и благородном еврейском происхождении Шкловских – Скловских и Эренбургов. В советские времена это была опасная тема, и она никогда, по крайней мере, при мне не обсуждалась. После нашей единственной встречи, я запомнил интеллигентность, аристократизм и величие (калибр) Ильи Григорьевича при полной естественности и простоте в обращении с окружающими его людьми.

Благодаря своим ранним талантливым произведениям Эренбург стал членом Союза писателей СССР, а после войны начал писать романы в стиле «социалистического реализма». Если в начале ХХ века на всю Россию приходилось человек двадцать профессиональных писателей и поэтов, то в конце 50-х годов Союз Советских Писателей насчитывал 18 тысяч членов-литераторов на государственной зарплате, которые соревновались в верности партии и правительству. Одновременно они бурно делили между собой льготные путёвки в дома отдыха и санатории, гонорары, квартиры, дачи, шубы и меховые шапки (читайте Войновича), выделявшиеся им литературным начальством в зависимости от установленного начальством ранга писателя в общем списке. Отделения Союза Советских Писателей с меньшими госзарплатами и льготами были во всех Союзных Республиках и в больших городах. Эренбург старался быть подальше ото всей этой возни. Кроме того, он оставался беспартийным, но декларировал свою полную лояльность советской власти и «линии партии». Одновременно он лукаво декларировал свою нейтральность по всем религиозным и национальным вопросам.

Эренбург сам о себе многое рассказал в своей последней книге «Люди, Годы, Жизнь». Он никогда не был религиозен и не был активным сторонником Израиля. В юности он примкнул к социалистам, но не вступил в ряды большевиков, никогда не участвовал в политических дебатах и обсуждении «основ марксизма-ленинизма и политики партии», не стремился делать политическую карьеру или руководить другими писателями и поэтами. Эренбург не участвовал в кровавых играх ЧК-ГБ, а когда был за границей и во время жизни в Москве не писал доносов, как это практиковали многие советские писатели и работники тогдашней «культуры». Вместо этого

Эренбург активно занимался адвокатством по отношению к простым советским евреям, а также молодым еврейским писателям и поэтам.

Особенно остро еврейское самосознание пробудилось у Эренбурга в начале войны с Германией, когда он узнал о проводившемся фашистами геноциде еврейского народа. Тогда же он начал действовать на основе понимания извращённого мышления советских людей и их любимого царя. Он находил правильным и естественным выступать адвокатом советских евреев, как в открытую, так и пользуясь доступными ему особыми каналами засекреченной большевистской системы управления.

Особо надо отметить, что в то страшное время в страшной стране СССР, где доносительство, предательство близких и дальних родственников и тем более соседей и коллег по работе стало нормой и поощрялось властью, Эренбург никого не предал и ни на кого не донёс. Уже это было подвигом – оставаться порядочным человеком.

Во время гражданской войны в Испании было два действительно выдающихся пишущих по-русски журналиста, оба еврея, один, писавший под псевдонимом «Михаил Кольцов» и второй, давно отказавшийся от псевдонимов, Илья Эренбург. Затем Кольцов добровольно взял на себя сомнительную обязанность быть главным льстецом советского царя. Он не уставал восхвалять его в такой степени, что зародил подозрения Сталина, «а не издевается ли он?». Поэтому Кольцов был расстрелян. Эренбург же излишне «не высовывался».

Картина 2. Личный враг Геббельса и Гитлера