Пятикнижие чудес советских евреев

В отличие от окружающих многолюдных и загруженных транспортом улиц центра Москвы, по улице Архипова проезжало мало машин, и не шли торопливо люди. Почти на всей как бы сонной улице Архипова наверно более 100 лет стояли одинаково окрашенные и отремонтированные старые двухэтажные кирпичные дома, все окна которых были всегда занавешены одинаковыми белыми простынями-занавесками. Одинаковые шторы или занавески бывают только в одной и той же гостинице или в одном и том же учреждении. Эти дома принадлежали КГБ, и их люди фотографировали прохожих через щели в этих занавесках.

Фото московской еврейскойя семьи – слева направо: Анатолий Рохваргер (к.т.н., нач. отдела Главного Вычислительного Центра Минстройматериалов СССР), Зинаида (инженер-строитель Проектного института предприятий кино-фото-материалов), их дочь Тина (Августина) и Толин папа, Ефим Лазаревич Рохваргер (к.т.н., замдиректора по науке института Ниистройкерамика), Москва, 1972 год.

Об этом рассказывали мне в 1958 году мой сосед с третьего этажа старый еврей Борис Моисеевич Гуревич, а в 1984 году мой аспирант и Начальник Канцелярии Минстройматериалов СССР, Михаил Александрович Смеляков. Министерство располагалось совсем рядом, на площади Ногина. Смеляков по совместительству был полковником КГБ, и он из лучших побуждений предостерёг меня даже от прогулок по улице Архипова, поскольку все люди, проходящие по этой улице, а особенно входящие в синагогу, фотографируются и затем изучаются как потенциальные шпионы и диссиденты или «принимаются в разработку».

Во время жизни в совдепии иудаизм оказался прочно связан в моём сознании не только со страхом преследований и каким-то стыдом за свою «еврейскую» неполноценность, но и с уроками бабушки и её добрым выражением «чтоб ты был здоров». После смерти моей мамы в 1950 году от рака, бабушка уехала из Москвы к своему сыну, дяде Мише в Киев, и мои контакты с иудаизмом прекратились на долгие годы.

В 1965 году я женился на Зине Михельсон. Моя мачеха и её родственники испугались за судьбу нашей большой трёхкомнатной квартиры и науськивали моего папу против меня и Зины. Проникся папа к Зине симпатией только тогда, когда через полгода после рождения Тины-Августины она стала улыбаться при виде дедушки. Маму Зины звали Тина (еврейское имя Циня), а мою маму – Августина (еврейское имя Геня). Эта генеология пригодилась при бармицве нашего внука Джефри-Хаима в 2014 в синагоге Нью-Йорка.

Эпизод 2. Голос еврейской крови

В 1956 году я был в военных летних лагерях, в которые наша военная кафедра МХТИ им. Менделеева направляла студентов после второго курса. Эти лагеря располагались в Белоруссии, где-то в районе ста километров от Орши. Вокруг наших палаток и военного городка были болота, а рядом с лагерем проходила дорога, по которой, кроме военных машин, изредка шли босиком местные жители и ещё реже ехали запряжённые лошадьми подводы.

Однажды ближе к вечеру пятницы и после всех занятий к проволочной ограде территории нашей воинской части подъехала подвода, на которой сидели мужчина-инвалид без руки и женщина, оба обутые в кирзовые солдатские сапоги. Они постояли некоторое время и потом начали что-то кричать в нашу сторону. Кто-то из студентов сказал мне и стоявшему рядом со мной Игорю Богуславскому, что они нас зовут.

Мы подошли к проволочной ограде, и женщина спросила каждого из нас «ты аид?». Мы ответили «да». Тогда они нам объяснили, что у них рядом в городке никак не соберётся миньян – не набирается десять мужчин для проведения эффективной молитвы. Они просят нас поехать сейчас с ними и к ночи вернуться назад. Я вспомнил, что мне говорила про миньян моя бабушка, и полез под колючую проволоку. А Игорь пошёл назад к нашим палаткам.

Когда мы поехали на подводе, женщина сказала мне, что они заметили среди всех других двух интеллигентных еврейских ребят и рады, что я согласился куда-то ехать с незнакомыми людьми. Опережая мой вопрос, они сообщили, что их евреи уже больше года вместе собираются на молитву по письменному разрешению председателя горисполкома, который был во время войны вместе с ними в одном партизанском отряде. Женщина заведует местной библиотекой, а мужчина – школьный учитель. Он представился как Зиновий Наумович. Женщина звала его Зямой. Руку он потерял на войне в партизанском отряде. Он был из рода коэнов и во время молитв выполнял обязанности раввина. На молитву они собираются только по вечерам пятниц, поскольку по субботам он и ещё шестеро мужчин и несколько женщин обязаны работать как все советские люди. Зяма объяснил мне сложившуюся ситуацию.

Фото Анатолия Рохваргера на двухмесячных сборах офицеров-резервистов Советской Армии. В его личном деле лейтенанта запаса была сделана запись: «нерадивый воин».