Пятицарствие Авесты

— Почему я так говорю? Думаю, ты обдумаешь и сам всё поймешь. В общем, Лукреция любит тебя, любит уже давно, с того времени, когда впервые увидела на турнирах у графини. Она и замуж-то вышла с отчаяния, что ты затевал свадьбу с Маргаритой. Но она чиста, как утренняя роса. Она не подпускала графа и близко к себе.

Изумлённый Анри вспомнил слова Маргариты, переданные ему служанкой.

— Мне кажется, — продолжал Вальтер, — ты понимаешь, что тебе нужно жениться на ней?

— Что?! — только и смог воскликнуть Анри.

— Графиня знает обо всём и скорее всего будет настаивать на вашей свадьбе.

— Откуда?! — поражённый Анри плохо понимал, что говорит вагант.

— Как ты думаешь откуда?

— Это ты?! Это ты всё затеял?!

— Успокойся! Успокойся… Не надо быть таким суровым.

Жизнь — непредсказуемая штука, а я — не бог, чтобы творить такие чудеса. Не будем лукавить: я доволен таким оборотом дела; но, поверь, мне искренне жаль Маргариту. Я любил её как дочь.

Анри молчал; мысли путались в голове, ему нужно было время, чтобы во всём разобраться, но прямо обвинять Вальтера в смерти Маргариты он не мог, потому что дорожил его дружбой, ценил все услуги, сделанные им для него, и верил ему.

— Да, кстати… Я почти закончил поэму об Александре Македонском. Как-нибудь прочитаю её тебе.

Вальтер похлопал его по плечу, повернулся и исчез за воротами. Анри задумчиво перешёл мост к ждущему его оруженосцу; отряд был уже вдалеке, приходилось догонять его.

Виктор снова сидел в кресле в своей маленькой квартире.

Исчезло солнечное утро в далёкой Бургундии, исчез отряд рыцарей на пыльной её дороге, однако осталось чувство сопричастности к происшедшей там трагедии; более того, эта трагедия случилась не с кем-нибудь: это он был Анри, это была его жизнь, его боль, его муки. Он не хотел возврата сюда: ему желаннее было остаться там, однако всё было кончено, и приходилось только сожалеть об этом. Подобный прорыв сознания событиями прошлого происходил не впервые, занимая какие-то моменты в его жизни, оставляя, несмотря на это, неизгладимые впечатления, воспоминания абсолютной достоверности происшедшего. Боль в душе несколько ослабла, точнее, она стала спокойнее, глубже, полнее; он поделился ею с Анри, выразив ему своё сочувствие. Это был контакт с прошлым миром, где и представления не имели о его возможности, но, несмотря на то что такой контакт был односторонним, для Виктора он являлся значимым и более чем ошутимым: это была всё же его жизнь. Теперь он не замкнулся на своём горе, и у него было две беды, которые нужно было пережить, дав время сознанию свыкнуться с новой реальностью, по-новому оценить своё прошлое. Вместе с тем не хотелось чего-либо предпринимать, но чтобы не оставаться в бездействии, нужно было просто забыться. Ясно понимая, какими последствиями это грозит для него, он пошел в магазин и вернулся вскоре с продуктами и водкой. Потом он ходил туда ещё несколько раз, не помня практически ничего, кроме этого, а когда очнулся, очевидно, на пределе запоя, обнаружил рядом с собой в постели женщину с рельефно выделявшимися в предрассветных сумерках упругими грудями, своей формой вместе с сосками напоминавшими шлемы русских витязей, иногда называемых шишаками. Ещё мало понимая, что произошло, он узнал её и успел разглядеть в правой стороне внизу живота шрам, очевидно, от аппендицита. Сознание было не в состоянии ответить, каким образом Инна оказалась в его постели, однако он чувствовал эффект присутствия на осязательном уровне: тело сохраняло память соития, несмотря на то что разум в ней отказывал. Мутило, хотелось пить, его била крупная дрожь — это было то, что называлось алкогольной абстиненцией, похмельным синдромом; он знал, что этот ад будет продолжаться минимум двое суток, но выбор отсутствовал и приходилось терпеть и забыть о возможности похмелиться. Освобождая затекшую руку, он пошевелился и тем разбудил Инну, которая, вздохнув глубоко, открыла глаза и взглянула на него, улыбаясь:

— Здравствуй, милый! Как ты себя чувствуешь?

Виктор молчал, растерянно и, очевидно, вымученно стараясь улыбнуться, а она, повернувшись, как может повернуться лишь женщина, потянулась к нему руками, губами — всем телом, и тело его мгновенно ответило тем же, устремившись навстречу.

Было уже довольно поздно, когда, освободившись из его объятий, она сказала:

— Милый! Ты домогаешься меня каждые полчаса, нам надо отдохнуть. Я устала и хочу есть.

Она встала с постели, стройная, восхитительная, совсем не худенькая, надела халатик и прошла на кухню, где хлопала дверью холодильника и звенела посудой. Виктор попытался заснуть, но всё было тщетно: сон не приходил, к мокрому от пота телу прилипала простыня; вся вода, стоявшая в пластиковой бутылке около постели, была выпита, и теперь нужно было пойти на кухню. Кое-как одевшись, он, шатаясь, прошёл туда, где около накрытого стола его встретила Инна, вскинув руки ему на плечи и прильнув всем телом.

— Прости, мне плохо, — попросил он пощады, а она, словно извиняясь, пригласила к столу.

— Всё, всё!.. Давай поедим.