Пятизвездочный миллиардер

Они были и правы, и неправы. В конечном счете хлопотный суд, из-за двух переносов слушаний тянувшийся несколько месяцев, снял с отца обвинения во всех нарушениях, кроме одного совершенно несущественного – бесплатного двухдневного постоя в сингапурском отеле, принадлежащем строительной компании, владелец, он же управляющий которой был его близким другом. Многим не пришло бы и в голову счесть это преступлением. Во время суда выдвигались иные странные обвинения, зачастую совершенно необоснованные – например, якобы посещение знаменитого (в том числе темными делами) караоке-бара в Кота-Бару. Вскрылись связи отца с разными фирмами, и хотя их противоправность не была доказана, многие понимающе вскидывали бровь. А вот его отношения с холдингом Лим Ки Хуата никого не удивили, поскольку Инхой была девушкой младшего внука воротилы. По выражению бывших друзей пары, все эти обвинения были говном на палочке.

Бремя томительных подозрений дало о себе знать, отец перенес небольшой инсульт. Состояние здоровья позволило ему вернуться на службу, но вскоре он подал в отставку, ибо репутация его рухнула. Если его и вспоминали теперь, то не как трудягу скромного происхождения, но как заурядного политика, у которого главная забота – нахапать побольше, прежде чем его разоблачат. В том не было ничего необычного, и о нем быстро забыли вообще. Неуважаемого человека никто не помнит, а он растерял все уважение, с таким трудом заработанное.

Через короткое время после отставки отец умер, и пересуды снова всколыхнулись, но ненадолго. Честно сказать, скоропостижная смерть коррумпированного чиновника никого не потрясла. Наверняка многие про себя подумали: и поделом. Для Инхой это печальное событие стало лишь послесловием к финалу, ибо жизнь отца закончилась в момент, когда он утратил уважение, которого он так жаждал.

Через два месяца после похорон Инхой уехала в Сингапур, но там все слишком напоминало о доме. И только в Шанхае она себя почувствовала в достаточном удалении от всех своих потерь. Инхой начала менять стиль жизни, сознательно ожесточаясь к окружающему миру и занимаясь тем, что прежде не вызывало интереса. Все некогда любимое – живопись, музыка, литература – теперь казалось непрочным и опасным своей зыбкостью в отличие от бизнеса и финансов, а вот отлаженный денежный механизм вселял уверенность. Продираясь сквозь заумь экономических статей, всякий раз она вспоминала слова отца о том, что ей никогда не понять, как работают деньги, и к глазам ее подступали слезы, но причина их была неясна – то ли досада, то ли печаль. Она заставляла себя постичь язык финансовых отчетов и общения с банкирами, поклявшись, что станет великой предпринимательницей. Родители заблуждались на ее счет, как и во многом другом. При мысли о них накатывала громадная волна грусти, неизъяснимого, но сокрушительного ощущения несправедливости – родители пали жертвой незримого гонителя, на которого не излить свой гнев. Воспоминание о собственной глупости, толкнувшей на многолетнюю связь с парнем, который ее не любил, тоже было причиной слез, беспокойства и даже стыда. А вот предпринимательство несло успокоение, одаривая ощущением твердой почвы под ногами и помогая забыть ту непутевую девчонку, какой она некогда была.

Время и расстояние позволили смотреть вперед и только вперед, а годы, все больше отделявшие от отправной точки, дали возможность задышать и освоиться, чтобы стать ею нынешней, чей взгляд по-прежнему устремлен в будущее.

* * *

От густого, ядовито-сладкого запаха полироля, пропитавшего воздух в новом высотном здании Международного финансового центра, заслезились глаза, и тотчас возник образ матери, плачущей на похоронах. Нет, не плачущей, но воющей: громкие рыдания переходят в вопли, и мать, утратив всякое самообладание, несвязно бормочет о возведенной напраслине и жестокости жизни, перемежая лепет бранью в адрес бессчетных, но безымянных убийц ее мужа.

Постыдное зрелище, никакого самоуважения.

В тот же миг Инхой погасила воспоминание, будто пальцами зажав пламя свечи, – больно лишь на долю секунды, и все прошло.

Отметившись у секретаря, она села в кресло и напоследок просмотрела свои бумаги. Весь прошлый вечер она репетировала, что и как скажет, избрав обаятельную комбинацию напористости и обольщения. В полночь, когда она уже добралась к финалу своего представления, из машины позвонил Уолтер. Он возвращался с долгой занудной встречи с деловыми партнерами и хотел узнать, как у нее дела, надеясь, что беспокоит не слишком поздно. Разговор был короткий, но теплый и ободряющий. И утром первая пришедшая эсэмэска была от Уолтера: «Они будут УМОЛЯТЬ вас взять кредит. Обнимаю. У.»

С помощью пудреницы, лежавшей в сумочке, Инхой проверила, в порядке ли макияж, потом встала, оправила брючный костюм и бросила взгляд украдкой в зеркало во всю стену приемной. Дышалось ровно и спокойно.

Даже на секунду она не позволит себе уподобиться матери.