Пятнадцать лет скитаний по земному шару

Под влиянием книг и пьес, которые мать видела в театре, она увлеклась «сочинительством» и диктовала мне повесть, вернее — быль: «История несчастной крепостной девушки». Мать рассказывала о свирепой барыне, у которой она пробыла до семнадцати лет. Помещица беспощадно избивала крепостных девушек, подвергала их пыткам. «Стоило только зевнуть в ее присутствии— и сейчас же наказание, а ведь отдыхать нам позволяли не более трех-четырех часов в сутки», — диктовала мне мать. Рассказы о замученных и похороненных в погребах жертвах барского насилия оставили в моей душе глубокий след.

По воскресным дням к нам часто приходил мой дядя, около тридцати лет работавший в вагонных мастерских, а с ним двое-трое его товарищей. Один из них был замечательным рассказчиком и декламатором. Стихи о тяжкой доле трудового люда вызывали слезы у слушателей.

Однажды, во время грозной харьковской забастовки 1900 года, в наш дом прибежала жена дяди и сказала, что его вместе с другими рабочими отправили в тюрьму. Мать тотчас же ушла с ней, а мне велела сидеть дома. Но я не вытерпел и побежал с приятелями к тюрьме.

Улица была запружена народом. Женщины столпились у тюремных ворот, взволнованно кричали. Стража отгоняла их. Появились казаки, врезались в толпу и разогнали ее нагайками.

Рабочие продолжали бастовать, требовали освобождения арестованных.

Вскоре после выхода из тюрьмы дядя пришел к нам вместе с товарищем. Я услышал, как дядя тихо говорил: «Да он и есть наш первый враг — Николка-то, ведь царь главный помещик!..» Отец остановил его: «Тише, Володя услышит!» А я подумал: «Напрасно боишься меня, папаша».

Жизнь многому учила, воспитывала.

Мать моя была религиозной и хотела таким же вырастить меня. Но книги, которые я жадно читал, отвратили меня от религии. Одну из них — о жизни Джордано Бруно — я перечитал несколько раз. Итальянский мыслитель и ученый Бруно доказывал, что мир бесконечен и все в нем происходит по естественным физическим законам. Никаких чудес на свете нет!.. Джордано Бруно был сожжен «святейшей» инквизицией.

Я восхищался ученым, который, стоя на зажженном костре, отворачивался от поднесенного к его лицу распятия. «Отрекись от своего учения, и ты будешь спасен!» — твердил монах. Но Бруно не отрекся!

Другой моей любимой книгой был роман «Овод» Э. Войнич. Поразительное мужество и стойкость героя служили примером в нашем дружеском кружке, состоявшем, из молодых рабочих и студентов. Мы часто собирались у рабочего Николая Погозия; туда приходили товарищи из вагонных мастерских.

Я стремился к практической революционной работе, и меня познакомили с братьями Зайденберг и двумя курсистками. У них была революционная литература и ленинская газета «Искра».

Вместе с моим другом Леонидом Ильиным я получал нелегальную литературу, газеты, листовки, а товарищи распространяли их среди железнодорожников в вагонных мастерских.

Леонид Ильин, по профессии наборщик, взялся оборудовать подпольную типографию. На маленьком станке мы печатали взятые из «Искры» воззвания к рабочим и революционные песни.

Работали ночами, при тусклом свете керосиновой лампы. Только один человек, под кличкой Захар, имел доступ к нам. Он носил «спецодежду», под которой удобно было подвязывать отпечатанные нами листки. Все это происходило в 1904 году; многие из воззваний были направлены против русско-японской войны.

Как-то в конце января 1905 года Захар сообщил, что за ним ведется слежка и, хотя ему удалось сбить шпиков, работу надо приостановить. Мы перевезли типографию в сохранное место. Не прошло и недели, как начались обыски, но полиция ничего у нас не обнаружила.

Восстание на броненосце «Потемкин» вызвало у рабочих исключительный подъем. Захар предложил выпустить несколько тысяч листовок о восстании. Под видом дачников мы сняли на короткое время комнату в окрестностях Харькова у полуслепой старушки. Доставили все необходимое для выпуска листовок. Успешно закончив печатание, мы вернулись в город.

НАЧАЛО ПУТИ

В ОКТЯБРЕ 1905 года в Харькове вспыхнула всеобщая забастовка. По улицам потекли народные массы. На рабочих окраинах жандармы и полицейские не рисковали появляться в форме. Рабочие вооружались.

Начались волнения среди войск. 23 ноября произошла огромная демонстрация харьковских рабочих и революционно настроенных солдат Старобельского полка и других частей гарнизона. Солдаты присоединились к тысячам рабочих, которых возглавлял большевик Артем [1].

Проносится громкое «ура». Рабочие поднимают на руки своего любимца Артема. Он обращается к демонстрантам с речью, зажигающей сердца.

— Да здравствует вооруженное восстание! Долой самодержавие, долой палачей!..

Тысячи людей приближаются к площади. Сюда царский генерал Нечаев стянул своих офицеров, сотни драгун и казаков, пулеметную команду, недавно прибывший в Харьков Охотский полк. Генерал растерян: ему вручили список солдатских требований… Артем обращается к солдатам Охотского полка с призывом, и вот — пулеметы убраны, драгуны и казаки расступились… Рабочие и солдаты движутся дальше с развевающимися красными знаменами, поют: