Пятнадцать ножевых

Задорный румянец на щечках Томилиной мне сказал больше, чем ее слова. Похоже мысль то запала в головку подруги.

* * *

Секс у нас случился. Только не тот, о котором я мечтал. И совсем не с Томилиной. По приезду на базу Лебензон экстренно собрал все свободные бригады в конференц-зале и устроил нам акт «любви». Не могу сказать, что нежной. Обошлось без долгих прелюдий:

— У нас на подстанции опять случилось ЧП! — грозно начал главврач, поглядывая на меня. А я что? А я ничего! Морда кирпичом, тайком руку на колонку Лене. Благо врачи впереди загораживают. Впрочем, она ее сбросила тут же — народу вокруг много.

— Прекратите шуметь! — это Галина Васильевна вскочила на помощь начальнику. — Себя не задерживайте!

Справедливо. Раз собрание намечено, то оно состоится. Так что — раньше сядешь, раньше выйдешь.

— Фельдшер Каримов, наш коллега, находясь на вызове, вместо того, чтобы заниматься выполнением своих прямых обязанностей, начал распространять измышления, которые он почерпнул из передач радиостанции «Голос Америки»! Встаньте, Каримов, пусть наш коллектив полюбуется на такого героя в кавычках!

Встал, опустив понуро голову, парень лет двадцати пяти, ничем не примечательный. Ароныч продолжил про то, как возмущенный пациент накатал жалобу в советские и партийные органы и мы все должны немедленно отреагировать на сигнал. Я вспомнил, как кто-то писал про музыку в паузах между передачами на советском ТВ, никогда не имевшую автора и творимую самим усилителем. Гневные речи Лебензона наводили на ту же мысль и я невольно улыбнулся.

— Панов? Я что-то смешное сказал? Встаньте, когда к вам обращаются!

— Ничего смешного, Лев Аронович. Просто маму вспомнил, знаете, цепочка ассоциаций какая-то, вот и улыбнулся.

— Не умничайте мне тут! — гаркнул Лебензон. — Не время сейчас предаваться посторонним мыслям! Наш товарищ, член нашего коллектива, совершил серьезный проступок! Какие предложения будут от вас как от члена комсомольской организации?

Вот же сволочь, ручных пропагандонов тебе мало, так и меня подставить решил?

— Никаких предложений не поступит, — ответил я и, пока заведующий открывал рот для очередного обвинения, продолжил: — Я состою на учете в комсомольской организации мединститута, поэтому не могу вносить предложения в таковую по месту работы. Вместе с тем я считаю, что сознательный советский гражданин везде, в том числе и на вызове должен проводить работу с населением и разъяснять политику партии и советского правительства…

Лебензон слегка охренел. Пока что он только кивал как китайский болванчик — слова про КПСС всегда вгоняют любого советского человека в легкий транс, так что я продолжил:

— Каждый комсомолец должен уметь дать отповедь грязным инсинуациям, которые распространяют бесчисленные враги нашего самого передового в мире государства! — тут в зале кто-то из понявших, куда я веду свою речь, хрюкнул, сдерживая смех. — Надо спросить у нашего товарища: может, он излагал содержание передачи с целью осудить клеветнические измышления, а написавший жалобу сознательный советский гражданин просто немного не разобрался? Наверное, так и было, так же, Каримов?

Ароныч сидел как оплеванный. Вместо того, чтобы вызвать этого языкатого любителя вражьих голосов и предупредить, дабы тот поменьше трепался где не надо, он согнал зачем-то собрание. Впрочем, ответ на сигнал я ему только что продиктовал практически. По крайней мере, Каримов, если не совсем дурак, в объяснительной так и напишет. Сейчас эпоха расцвета политических анекдотов. И каждый второй из них начинают стандартным запевом: «Ехал я в трамвае, и какая-то тварь рассказала. Пока повернулся дать отповедь, негодяй вышел на остановке». То же самое, только другими словами, и Лебензон должен был написать. Так что продолжил он метать молнии уже с гораздо меньшим энтузиазмом. Что-то забухтел про космические корабли в Большом театре, опять зыркая на меня.

Тут прозвучало спасительное «Седьмая, Томилина, на вызов! Повторяю…», и мы с облегчением ушли. Впрочем, воодушевленный отодвинувшейся расправой Каримов успел благодарно кивнуть.

* * *

Что-то такое с Томилиной творится. То глазки мне строила, чуть ли не в машине согласна была, а утром позвонила куда-то, и упорхнула, сославшись на занятость. Вот кто их поймет, этих женщин? У меня до сих пор не получилось.

Так и побрел домой один. Зашел в гастроном, в овощной, в булочную — и всё, продуктами нагрузился, будет из чего приготовить горячее. Да хоть «змеиный» супчик на картофельно-вермишельном бульоне и с зажаркой из лука и мелко порубленной вареной колбасы. Но сначала мыться и спать. Пора прекращать эти трудовые подвиги. Оставлю ночные дежурства и парочку выходных прихватить, чтобы ноль семьдесят пять ставки получалось. А нет, и половинка сойдет. Я не железный, а здоровье важнее.

Но только я успел рассортировать жратву по местам, как нате — зазвонил телефон. Кого еще с утра пораньше?

— О, Андрюха, еле дозвонился! — зачастил Давид. — Тебе до двенадцати кровь из носу в партком института явиться. Выбритым и трезвым.