«Пятнадцать радостей брака» и другие сочинения французских авторов XIV-XV веков

’’Сударь! Действительно, я думаю, вы не поверите мне, хоть я и говорю правду. Что касается домогательств, на которые я могла бы откликнуться, то я много раз замечала, как кто-то из мужчин хотел ко мне прикоснуться. Но каждый раз я прерывала их речи и звала кого-нибудь, с чьей помощью рушила их планы. Однажды случилось вот что : в большом обществе, где было много рыцарей и дам, мы играли в игру ’’Король, который не лжет”[46], по правилам которой каждый должен был без утайки назвать имя своей возлюбленной. Один рыцарь заявил, что я — его любовь, и поклялся, что любит меня больше всего на свете. Я спросила у него, давно ли это с ним приключилось. Он ответил, что тому уже два года, но он не осмеливался признаться мне. Я сказала ему: это пока что пустяки, всего лишь малый соблазн; надо пойти в церковь, взять святой воды и прочесть молитвы ’’Радуйся, Мария” и ’’Отче наш” — и сразу все пройдет, так как эта любовь еще слишком молода. Он был удивлен, а я ему объяснила, что ни один настоящий влюбленный не должен открываться своей даме раньше, чем через семь с половиной лет, чтобы это было проверенное чувство. Он попытался переубедить меня и найти свои доводы, но я тут же громко сказала: ”Посмотрите-ка на этого рыцаря. Он говорит, что уже два года любит одну даму”. Рыцарь взмолился, чтобы я замолчала, и никогда уже больше не заговаривал со мной об этом”.

Тогда я сказал: ’’Госпожа Делатур! Судя по вашим словам, вы очень суровы и горды в любви. Но я сомневаюсь, что вы всегда были столь суровы. Вы похожи на мадам Делажай, которая мне так же говорила, что не хочет слышать ничьих песен, однако как-то раз, когда один рыцарь изливал ей свою душу, она подала знак своему дядюшке, чтобы тот подошел сзади и послушал. Это было большое предательство и постыдное дело — подталкивать к слежке за рыцарем, у которого были честные намерения. Он хотел лишь объясниться и не думал, что его обманывают. Действительно, есть сходство между ней и вами, и едва ли я вас не назову обманщицей и немилосердной к тем, кто просит милости. Я и ее считаю столь же тяжелого нрава, что и вы, ибо она придерживается ваших суждений, считая, что замужняя дама может избежать любви к кому-либо, кроме мужа, по тем же самым причинам, которые вы уже изложили выше. Я не могу с ними согласиться и никогда не соглашусь. Но что касается ваших дочерей, вы можете им указывать и приказывать все что угодно — так тому и быть”.

’’Сударь! Я молю Господа, чтобы мои дочери обратили свои сердца к добру и чести. Я думаю и рассуждаю здесь только о них и не помышляю приказывать и указывать кому-либо, кроме своих дочерей, коих мне должно поучать и наказывать. Все же другие женщины вполне могут сами собой распоряжаться, с позволения Господа нашего, как им заблагорассудится. Не мне, столь малоученой, вмешиваться в их дела”.

”По крайней мере, сударыня, я хотел бы обсудить с вами один вопрос: могут ли женщины возвысить рыцаря и побудить его на отважный и благородный поступок, на который у него не хватило бы мужества, иначе как в надежде на обладание любимой и в стремлении стать добрым и слыть таковым, чтобы иметь еще больше шансов на ее расположение. Итак, даже небольшое расположение может ничтожного мужчину сделать хорошим, и если ранее его таковым не считали, то теперь любовь к ней сделала так, что он будет слыть хорошим. Подумайте же на эту тему и решите, насколько вам приемлемо то, что я изложил”.

’’Мне кажется, сударь, что есть несколько видов любви, и, как говорят, один из них выше других. Но если рыцарь или оруженосец любит даму или девушку благородно, чтобы охранять ее честь, для совершения благих дел, ради светского поведения и обхождения, которое она будет проявлять к нему и окружающим, не домогаясь ничего другого, такая любовь— хорошая”.

”О, сударыня! Да если он и стремится ее обнять или поцеловать, не велика беда, ибо все это — сущие пустяки”.